Читаем старые газеты: Хулиганство, 1925

Город ночью.

Полночь. Из Зауральной рощи поднимается полная луна. Ясное глубокое небо. Кинематографы, сады и летней театр в «Тополевке» закончил свой трудовой день, показав многочисленным зрителям сове «святое искусство».

“Славный” ребенок. Рис. Н. Радлова. Журнал “Смехач” №40, 1927 год.

Публика, не торопясь, расходятся спокойно по домам. Кончают свой трудовой день и сельпромовские, нарпитовские пивнушки, закрываются кабачки частных содержателей именуемые на вывесках «Пивной зал Сан—Ремо».

Другие материалы по теме:

- Хулиганы
- Милиция борется с хулиганством главным образом штрафами

Но пред закрытием этих «безобидных» пивнушек и ресторанчиков, когда слабые натуры. Нищие духом – потребители пива и других более сильных напитков к полуночи уже успела накачаться до продела, начинается трагедия и хулиганство.

— Человек, товарищ, дай еще пива.

— Гражданин, товарищ, мы больше не подаем, у нас уже закрыто — два часа. Идите, пожалуйста, домой… честью просим, идите спать…

— Эх… вы бога мать: за мои заработанные кровные денежки и мне пива не даете?

— Подай, говорю тебе… Бога… красавицу…

Возмущенная душа нередко пускает в ход против непокорного слуги, кулаки или поднимают свой голос на пять кварталов. В результате — потопивший в пиве рассудок, нищий духом, гражданин отправляется в милицейский участок на ночлег.

Другие такие же субъекты, у которых натура покрепче иногда очень любезно прощаются с пивнушкой, но за то свои уста разверзают на улице в людных местах; им или дороги мало, или тесно становится на земле. Поэтому они пускают в ход по адресу прохожих такое красноречие, какое только знает наш великий русский язык. И это изо дня в день.

На людных улицах пьяных появляется за последнее время все больше и больше, особенно вечером к полночи в людных местах все чаще воздух наполняется отвратительным сквернословием. У стен домов и заборов то и дело натыкаешься на мерзкие, пьяные позы. Милиция еле управляется убирать с улицы нею эту омерзительную пьяную ораву. Это адская работа милиции, требующая от каждого ее работника больших усилий и нервного напряжения.

Милицейские участки ночью.

К трем, четырем часам ночи в каждой милицейской участке ежедневно набирается изрядное число уже знакомых милиции лиц, потерявших образ и подобие человека.

Вот в одном из участков: в камере человек семь арестованных шатаются в разные стороны все пьяные, одни буйствуют, возмущаются, другие просят, умоляют отпустить их; третьи, лишенные памяти и рассудка, пластом лежат на нарах, — мокрые, грязные, в рвотах в испражнениях. Некоторые пьяные — приводят с собой в участок собак, с которыми никак не хотят расстаться, и собаки ухаживают за своими бесчувственными хозяевами, выполняя роль поломойки… за одно употребляя свой собачий язык в качестве полотенца для лица…

В другом участке арестованных побольше, также орут и возмущаются, извергая по адресу милиционеров —- тяжелую брань.

Дежурные милиционеры, усталые, потные красные, энергично работают. Мрачные типы все прибывают, их обыскивают, пишут протоколы и водворяют на ночлег, для отрезвления.

Открыл дверь арестного помещения, из угла которого продвигается к двери ругающаяся на чем свет стоит — человеческая фигура, ужасного вида, напоминающая нам о происхождении человека от обезьяны, породы орангутанг: в разорванной грязной рубашонке, совершенно, извините, без штанов (таковые пропил). Тип милиции знакомый и на его невыносимую ругань и крик — не обращает внимания.

Картина напоминающая поле сражения… тела валяются, и на нарах, и под нарами лежат человеки «умирающие» от перепоя.

—Я мать вашу… (тут почему-то добавляется — бог и красавица, вера я богородица, апостолы, ангелочки и т.д.).

—Я командир пулеметной команды Жлобинского полка… теперь арестован а… что? Бога, веру, душу… и понес возмущенный и неукротимый жлобинец.

А вот человек, вид и фигура которого совсем не гармонируют с милицейским участком, виновато умоляет вошедшего в камеру начальники ГАО:

— Вы товарищ отпустите меня, я не, пьяный, я ничего не делая.

—За что арестован?

—Дебоширил пьяный на Советской, матерился у памятника Ильича, рапортует дежурный милиционер, держа руку под; козырек.

— Да что ты, чтобы я нашего Ильича руги, что ты мелешь, удивляется и отрезвевший парень.

Но в одном из участков оказалось арестованных всего только двое: мужчина типа «босявки» спал в небольшой камере сном праведника подмачиваемый со всех сторон… и одна женщина, отделено видно бой баба.

—За что арестована?

—За ограбление пьяного в Зауральной роще — отвечает дежурный.

—Где живешь?

—В Новой Стройке, у дяди.

—Чем занимаешься?

—Проституцией, ясно подчеркивает арестованная.

Но больше всего милиции доставляет хлопот и оскорблений арестованные молодые люда, дебош которых выходят из ряда вон. А для такого круга дебоширников в милиция имеется хорошее быстро приводящее в чувство средство — это темный цементный подвал с крепкой железной дверью. И после кратковременного в нем пребывания — хулиганствующие молодые люди — скоро приходят в себя в начинают с милицией обращаться по-человечески, как будто бы они никогда я не были пьяными.

Птицы высшего полета.

В Уголовном розыске арестные камеры заняты публикой совершенно иного пошиба, пьяных нет. Арестованных мало, но качество этих арестованных представляют собой «высокую» человеческую ценность.

Вот всего только две женщины в камере, они спят, непринужденно раскинувшись во все стороны. Сколько за их плечами краж и всевозможных преступлений, аллаху, да им только известно.

А, вот в одной камере спит только один молодой человек, весьма приятной наружности. От ярко светящей электрической лампочки он прикрылся газетой.

Одет этот молодой человек в чистое, тонкое, дорогое белье, и модных желтых ботинках, дорогие чулки, подвязки и тут же висит дорогой модный костюм.

Называется же сей молодчик. Просто Ванька Глазун. Опытный вор-рецидивист, совершивший бесчисленное множество крупных краж.

Этих птиц высокого полета, немного, но их крепко держат за железной решеткой, а там суд, тюрьма или высылка куда-нибудь подальше.

Город утром.

Когда из-за Форштадта поднимается бледное августовское солнце и трудовой народ, оставив свое ночное ложе, спешат на работу, в то время милицейские камеры отворяются и, задержанные вчера ночные обитатели милиции, проспавшиеся выпускаются на все четыре стороны. И, наверно, кое-кто-идет на работу, прямо из милиции…

А в хронике «Смычки» мы ежедневно читаем, примерно такие заметки:
Хулиганы. Милицией 2-го отделения задержаны за хулиганство, пьяное дебоширство и нецевзурную брань в публичных местах: Колотурова Таисия, Кожаев Иван, Кремнев Дементий и Черкасов Митрофан.

И на работе, ребята делась впечатлениями о своих ночных похождениях, рассказывают:

— Зашла мы с Петькой в пивную, вылил совсем мало, а я не видал, а Васька Трубин подсел к нам и самогону в пиво подливал… Я потом с Петькой заспорил, что Гришка Колпаков к нам сегодня не придет, а он говорит, что придет, вот я и хряпнул Петьке в рожу… ну и пошло, потом что было не помню… а на утро, смотрю в милиции… фу ты пропасть, мать… душу… и т.д.

Другие помалкивают (преимущественно старики) и проспавшийся отец семейства мрачный приходит домой, — тут то ему от несчастной жены приходится выслушивать бесконечную, Тоскливую молитву.

Это очень плохо, что в милицейских участках иногда, по утрам просыпаются в отправляются на работу старые и молодые рабочие.

Какие же причины? …

Возможно, многие еще не понимают, что ночевать, хотя бы и в своей Советской милиции — позорное дело, в особенности по пьяной лавочке.

Ф. Могила

Источник: Газета “Смычка” 11 и 12 августа 1925 года