Историческая справка: Оренбург эпохи Пушкина

Перепечатка статьи К. Сальникова “Оренбург эпохи Пушкина” из сборника “Пушкин в Оренбурге”, Оренбургское областное издательство, 1937 год, стр. 64-103

По материалам Оренбургского Областного Исторического Архива.

Оренбург 30-х годов XIX столетия. Гравюра К. Афанасьева с рисунка П. Свиньина

Крепость Оренбург

Ко времени посещения Александром Сергеевичем Пушкиным города Оренбурга, в 1833 году, последний насчитывал около 100 лет своего существования.

В 1734 году русской императрицей Анной был под­писан указ, в котором говорилось:

«Запотребмо изобрели мы вновь построить город при устье Орь реки, впадающей в Яик, дабы через то в покое, как оные орды (прим. “Бердской слободы”: речь идет о казахском народе) в подданстве содержать, так и коммерцию безопасную в пользу нашего интереса и наших под­данных иметь,… сему городу… именоваться Оренбург».

Цель постройки Оренбурга ясно выражена в этом указе — обеспечить окончательное покорение местных народов под власть русских царей и облегчить проник­новение русского капитала на средне-азиатские рынки.

Прим. “Бердской слободы”: Яик  – так называлась тогда р. Урал. После пугачевского восстания, которое зародилось на берегах р. Яика и в котором большую роль играли яицкие казаки, Екатерина II. стремясь вытравить из памяти народной даже названия, связанные с именем Пугачева, приказала р. Яик переименовать в р. Урал, а Яицкое казачье войско в Уральское.

На назначенном месте была основана крепость Оренбург, как опора владычества русского царизма, как исходный пункт закабаления и эксплуатации степных народов. Трудность связи с центром заставила перенести город ниже по Уралу, на место современной Красногорской станицы, и, наконец, в 1743 году окончательно обосновать его еще ближе к центру, близ устья р. Сакмары — на современном месте. На устье р. Орь осталась Орская крепость, нынешний город Орск.

На том месте, где сейчас расположен город Орен­бург, с 1736 года находилась Бердская крепость. При перенесении сюда в 1743 г. Оренбурга эта крепость была также перенесена на р. Сакмару, где она находится и до сего времени, именуясь станицей Берды.

Город-крепость Оренбург основан, как административный центр огромного края и как крупнейшая крепость на линии крепостей, построенных по всему течению рек Урала, Сакмары, Сакмарки. На стройку Оренбурга были согнаны силой представители местных национальностей по 1 человеку от 5 семей с оплатой по 2 копейки в день.

В первый год их работало здесь 927 человек, а в помощь к ним было привлечено около 300 человек русских казаков и солдат. Работали в нечеловеческих условиях. В первый же год стройки среди строителей Оренбурга и других крепостей по р. Сакмаре умерло от цинги 631 человек. К осени 1743 года крепостные сооружения: вал, ров, здания для офицеров и чинов­ников, церковь и казармы были готовы.

С 1744 г. город Оренбург стал губернским вновь образованней огромной Оренбургской губернии, территория которой простиралась от р. Волги до Сибири и от р. Камы до Каспийского моря. В 1782 г. произошла административная реорганизация; вместо Оренбургской губернии было создано Уфимское наместничество, в результате чего центр края переместился в Уфу. Но в 1797 году Оренбургская губерния восстановлена и хотя через несколько лет из-за тесноты все гу­бернские учреждения были переведены снова в Уфу, Оренбург не потерял своего значения как крупный административный центр, так как в нем оставалось управление военного губернатора, штаб отдельного Оренбургского корпуса — центральное военное учреждение края, Войсковой Штаб Оренбургского Казачьего войска. Пограничная Комиссия — учреждение, ведавшее взаимоотношениями с полупокоренным казахским на­селением соседних степей и сношением со средне­азиатскими ханствами и другие военные пограничные учреждения.

Внешний вид города

Таким Пушкин застал Оренбург и в 30-х годах прошлого столетия. Он продолжал оставаться крепостью. Вокруг города сохранились крепостные соору­жения: вал земляной до 4 метров высотой, местами укрепленный с внешней стороны камнем-плитняком. Под валом шел ров 3,5 метра глубиной, 10 метров шириной. Протяжение вала и рва по окружности 5 верст 192 сажени. Вал и ров направлялись от р. Ура­ла по теперешней улице Бурзянцева, пересекали Чернореченскую и Хлебную площади, далее шли по улице Володарского, затем между улицей 8 марта и Красной площадью и, наконец, через территорию водопроводного фильтра подходили снова к Уралу. Со стороны Урала город не имел укреплений, так как высокий обрывистый берег достаточно защищал его. 

В город вели четверо ворот в крепостном валу:

1. Сакмарские (угол Советской и Володарской);
2. Орские (в конце Орской улицы к Форштадту);
3. Уральские (на перекрестке улиц им. Горького и Бурзянцева);
4. Чернореченские (на пересечении ул. Бурзянцева и Орской).

Через ров перед воротами были перекинуты мосты. Впрочем, к этому времени, крепостные сооружения давно уже не ремонтировались, начали понемногу разрушаться и жители пригородов — Форштадта и Голубиной слободы проложили для краткости пути, что­бы не делать крюк к воротам, тропки прямо через ров и вал. Вне крепостных сооружений было расположено два пригорода. С востока к крепости примыкала, от­деленная от нее широкой площадью, казачья станица Форштадт, выстроенная одновременно с основанием города для поселения казаков. Его территория к 30-м годам ограничивалась современными Красной площадью, улицами Каширина и Степана Разина и берегом Урала

С запада город полукольцом охватывал другой пригород — Голубиная слободка. В это время се по­стройки были расположены в районе, ограниченном теперешними улицами: Елькинской, Чичерина, Пионер­ской линией, проездом Коммунаров и обрывом к современной «Аренде».

Примечание “Бердской слободы”: В настоящее время название «Аренда» в силу ослабления смысловой нагрузки (обозначения “арендованных мест”) и фонетических особенностей выражения «на Аренде», где сливаются две гласные «а», трансформировалось «Ренду».

Между Голубиной слободкой и го­родом тянулась огромная 130-саженной ширины эспланадная площадь. Застройка ее запрещалась крепостным начальством, дабы, в случае осады, здания под крепостной стеной не могли быть использованы осаждающими. Остатком этой площади является цепь современных площадей: Пионерская, Чернореченская, Хлеб­ная.

В версте от города за Сакмарскими воротами находились постройки военного госпиталя и деревянный загородный дом военного губернатора с садом (прим. Бердской слободы: в 30 годы XX века здесь находился Кагановичевский райсовет). Эти постройки отделял от города пустырь, поросший кустарником, через который пролегала дорога от губернаторского загородного дома к крепостным воротам, красиво обсаженная в виде аллеи ивами.

За Уралом, в виду города, стоял Меновой двор – место совершения мены и торговли с казахами и купцами из средне азиатских ханств.

И в описываемое нами время город продолжал носить ярко выраженный военно-торговый характер. Каменными зданиями были почти исключительно казенные, выстроенные даровой рабочей силой башкир, из которых составлялись особые рабочие команды в по­рядке обязательной повинности. На плане 1828 года мы видим внутри крепостных валов прежде всего военные и казенно-управленческие здания. Возле Урала находи­лись казармы, школа военных кантонистов, Ордонанс-гауз (Комендантское управление и военная тюрь­ма) (прим. “Бердской слободы”: позднее был надстроен второй этаж. В 30 годы XX века здесь здание было занято техникумом механизации земледелия), рядом дом коменданта; в центре города: гауптвахта (прим. “Бердской слободы” на месте школы № 1), дома офицерских квартир (прим. “Бердской слободы” на месте Педиститута), Неплюевское военное училище (прим. “Бердской слободы” позднее здание было перестроено. В в 30 годы XX века здесь здание занимала ВКСХШ (Высшая коммунистическая сельскохозяйственная школа)). Весь первый квартал главной улицы — Губернской (ныне Советской) у Сакмарских ворот занимали здания и казармы военно-инженерного ведомства.

Здание, бывшее под квартирами штаб и оберофицеров. В 30-е годы XX века здесь были общежития. Фото В. Елагина.

Вдоль крепостного вала на западе тянулись провиантские магазины. Район между современной улицей 8 Марта и валом занимали также военные постройки: артиллерийские казармы, конюшни, сараи, арсенал, пороховые склады, провиантская комиссия и цейхгауз, «экономические строения» гарнизонного полка и войсковая канцелярия.

Примечание “Бердской слободы”:  цейхгауз (вар. цейхаус) (нем. Zeughaus (цойгхаус — дом материалов) — здание или помещение, где хранились запасы обмундирования, снаряжения, вооружения, провианта и тому подобное (для хранения военных запасов), военная кладовая для оружия или амуниции.

Затем выделяются казенно-управленческие здания: дом военного губернатора, Управление военного губернатора (прим. на месте нового жилого дома ул. им. Горького и Советской улиц), градская полиция (прим. на месте гор. Загс), Пограничная комиссия (прим. здание Горкомхоза), магистрат (прим. здание б. гор. Управы), тюремный замок (прим. на площади в конце ул. 9 Января к Уралу).

Здание бывшей городской управы, построено в начале XIX столетии. В основном сохранило вид до наших дней. Фото В. Елагина.

Далее нужно отметить почтовую контору (прим. угол Пролетарской и Ленинской, рядом со зданием Облздрава), богадельню (прим. “Бердской слободы”: здание школы№33 на Советской улице, снесенное в 70-е годы XX века), аптеку, уездное училище (прим. на месте Свердловского клуба), гостиницу и харчевню на базарной площади, находившейся к за­паду от Гостиного двора.

Школа №33. Нижний этаж этого здания выстроен в 1808 году для Шапошниковской богадельни. Верх надстроен позднее.

Сам Гостиный двор окружала со всех четырех сторон каменная стена, остатки которой можно видеть и сейчас со стороны Орской улицы.

Над западными воротами Гостиного двора возвышалась сохранившаяся до наших дней башня. В то время на ней находились городские часы. К югу от Гостиного двора, на месте теперешнего Ленинского сквера, была расположена пыльная центральная площадьь города, так называемая — плац-парадная. Здесь происходили разводы караулов и парады. На этой площади в начале 30-х годов выстроили каменный манеж Неплюевского военного училища, впоследствии приспособленный под театр, существующий с небольшими изменениями до сих пор.

Возле каждых ворот помещалась каменная корде­гардии (караульное помещение) и питейный дом.

При наличии 4 учебных заведений, одной больницы и одной аптеки город «украшали» 6 церквей, ме­четь, лютеранская кирха, винный подвал и 6 питей­вых домов.

Благоустройство 

Если не считать 56 казенных зданий, остальные 1473 здания, занятые обывательскими жилищами, представ­ляли из себя почти исключительно деревянные, одно­этажные, реже двухэтажные домишки в 2—3 окна и даже землянки. Состояние жилищ многих оренбургских обывателей было настолько жалко, что власти время от времени сносили их.

В 1827 году оренбургский полицмейстер в рапорте военному губернатору характеризовал состояние го­родских построек и приводил ряд примеров ветхих построек:

Изба науличная хотя без подпор и под­ставок, но весьма наклонившаяся в надворную сторону и поддерживается только надворным столбом, с дав­них лет строенная и делает улице безобразие, изба подвергается падению так, что наружная стена давно бы вывалилась, если бы не поддерживали подпоры» и далее докладывал и принятых им мерах: «Градская полиция через чиновников своих несколько раз подтверждала жителям г. Оренбурга тем, которые имеют дома ветхие и назначенные к сломке, чтобы они во избежание могущего произойти вреда от чрезвычайной в оных ветхости в нынешнее летнее время вышли из них и заблаговременно приготовили бы себе к зиме жилище, для чего от полиции у них опечатаны печи, но они живут и готовят у других. 

Столпянский. “Город Оренбург”, стр. 231—232.

Башня над воротами Гостиного двора с ул. Девятого Января, существует с XVIII столетия

Через десять лет подобная история повторилась, при чем со стороны начальства были приняты более энергичные меры.

В 1837 году губернатор Перовский, ожидая приезда в город наследника престола Александра, чтобы по­казать свои заботы о городе, решил отделаться от полуразвалившихся хибарок и землянок и приказал сломатьь их, а жителей выселить за крепостной вал с выдачей от казны пособии в 50 рублей.

У нежелающих выселяться полиция выламывала рамы в окнах и печи.

В Форштадте и Голубиной слободе здания носили тот же характер. Здесь не разрешалось возводить не только каменное дома, но даже и постройки на камен­ном фундаменте, чтобы они не могли сослужить для неприятеля роль укреплений при осаде крепости. Исключение составлял каменный Георгиевский собор в Форштадте, который был использован Пугачевым при осаде Оренбурга для установки своей батареи.

Благоустройством город не отличался. Улиц мощеных не было, пыль носилась по ним тучами. Ученый путешественник немец Базинер, посетивший Оренбург через 9 лет после Пушкина — в 1842 году, говорит, что здесь приходится страдать меньше от грязи, чем от пыли, которая всюду проникает. Впрочем и грязи было достаточно. Базарная площадь ранней весной и поздней осенью была, по свидетельству того же Базинера, недоступной для носящих европейскую обувь.

Один из современников в своих воспоминаниях рисует Оренбург 30-х годов:

«Ни улицы, ни дворы не мелись, не чистились; по городу беспрепятственно прогуливались гуси, коровы, свиньи; полиция состояла из полицмейстера и нескольких инвалидов, городское хозяйство велось по домашнему, без отчета и учета».

Воспоминания “деда Ц…”, Тургайская газета 1896 год, №1, 2, 4, 8

В 1834 году губернатор указал полиции на нечи­стоту оренбургских улиц даже в центре города. Полицмейстер объяснил это бессилием полиции, так как дома в центре принадлежат «высшему сословию», домовладельцы дворников, с которых полиция могла бы требовать чистоту улиц, не имеют, а «к самим владельцам домов не всегда полицейские служители могут иметь свободный доступ».

Общественных садов в Оренбурге тогда совершен­но не имелось и при частных домах на весь город на­считывалось только 4 сада и 7 огородов. Правда, часть Зауральной рощи была разбита в виде английского парка со многими беседками, мостиками и даже декоративным замком с подъемным мостом в конце одной из аллей, да загородный губернаторский дом окружал огромный сад. Но эти сады в счет идти не могли, они не были доступны для широких слоев населения. В Зауральной роще устраивались гулянья и празднества высшего общества Оренбурга. Для прочей же публики местом прогулки служил городской вал, откуда открывались неплохие виды на степные дали, подго­родние хутора и военные лагери. О прогулках на валу существовало даже стихотворение доморощенного поэта того времени:

Солнце скрылось за горами
Виден месяца восход,
Свитый мрачными тенями
Тихий вечер настает
В крепостных стенах спокойно.
Шум дневной уж умолкал
И вот чинно, плавно, стройно
Выступают все на вал.

Уличное освещение почти отсутствовало. Только на главной улице — Губернской — стояло 16 керосиновых «фонарей. На их содержание употреблялась штрафная сумма, получаемая с владельцев задержанного полицией на улицах бродячего скота.

Примечание “Бердской слободы”: Главный полицмейстер города 16 мая 1834 года в рапорте губернатору сообщал:

«В отношении словесного приказа Вашего Превосходительства, по соображению местных цен уличным фонарям, представляя при сем благоусмотрению Вашему, сделанное мною исчисление для заведения и содержания в течение 7 зимних месяцев, то есть с 1-го октября по 1-е мая, одного фонаря, честь имею присовокупить, что полиции не назначено никакой особой суммы на освещение города. По разрешению же предместника Вашего Превосходительства, генерал-адъютанта графа Сухтелена, сделаны 4 фонаря, из коих 2 находятся при квартире Вашего Превосходительства и 2 при полиции. Содержатся они на штрафную сумму, собираемую с бродячего по городу скота, которой было в сборе в прежние годы от 80 до 120 рублей. Ныне всех фонарей в заведывании полиции 16, но на какую сумму они построены, из дел полиции ничего не видно». 

Источник: Улицы первых фонарей

Водопровод оренбург­ский один из старейших в России, и в 30-х годах XIX столетия он уже существовал, но пользы от него жители видели немного. Выстроен он по проекту «сочиненному в 1828 году инженером генерал-майором Бик­булатовым». Вода поднималась из Урала насосом при помощи двух машин, приводившихся в движение лошадьми на высоту 22 сажен, в резервуар, из него по деревянным подземным трубам шла в бассейн на Плац-парадной площади у гауптвахты (где теперь Ленин­ский сквер).

В бассейне вода била фонтаном на высо­ту пяти с половиной аршин. При помощи 5 кранов она разбиралась населением, а излишек по деревянным же трубам шел отсюда дальше на 245 сажен на Базарную площадь, находившуюся к западу от Гостиного двора, во второй бассейн «для народного продовольствия». Но им не пользовались, так как мальчишки и продавцы квасом загрязняли его разными нечистотами.

Деревянные трубы часто лопались и заливали улицы, поэтому водопровод приводился в действие только но праздникам. В обычные же дни жители по старинке возили воду из Урала или брали из колодцев.

Имелись тогда и какие-то городские, торговые бани, находившиеся в аренде у мещанина Суздальцева. Выглядели они так непривлекательно, что в 1832 г. губернатор граф Сухтелен принужден был предложить городской думе «принять меры к улучшению состоя­ния сих бань или устройству новых, более приличных».

На базарной площади помещалась единственная гостиница, претендовавшая, видимо, на первоклас­сность, поскольку она доступна была только для чинов­ников и купечества,

«какового класса люди весьма в небольшом числе — писал ее содержатель в городскую думу в 30-х годах — входят единственно для игры на биллиарде, а употребление напитков есть весьма на незначительную сумму, напротиву же нисшего класса людям бытность в гостинице строго воспрещается».

Об удобствах ее мы можем судить по описанию немца Базинера, который ночевал в лучшей оренбургской гостинице 10 лет спустя. Вывеску гостиницы украшал толстый дымящийся самовар, но закусить после долгого путешествия Базинер в ней ничего не нашел. В комнатах, предоставленных путешественнику, было страшно грязно. Продырявленный диван, на котором он должен был спать, оказался так переполнен клопа­ми, что Базинер бежал с него и продремал всю ночь, сидя на стуле.

Учебные и “богоугодные” заведения

Мы не имеем сведений о грамотности жителей Оренбурга того времени, но судя по тому, что даже в 1897 году, в Оренбурге насчитывалось 58 проц. неграмотных, в 30-х годах «низшие сословия» должны бы­ли быть почти поголовно неграмотными. Оренбург, в это время, располагал четырьмя учебными заведения­ми, в которых в 1833 году в общей сложности обучалось 267 человек. Это были: Неплюевское военное училище, девичье училище при нем, уездное училище и приходское училище.

Неплюевское военное училище существовало с 1825 года и являлось наиболее оснащенным, как в смысле преподавательского состава, так и учебных пособий. На 70 воспитанников в нем имелось 12 препода­вателей.

Директором состоял инженер-капитан Артю­хов, близкий знакомый, чуть ли не друг, Пушкина. Но тому времени училище располагало приличной библиотекой в 508 томов для чтения, 613 учебных книг и 11 атласов. Учебные пособия состояли из микроскопа, термометра, барометра, двух камер-обскур, глобусов, нескольких математических инструментов и карт.

Училище делилось на два отделения — европейское и во­сточное. Задачей училища была подготовка офицеров, главным образом для казачьих частей, а также переводчиков и чиновников для пограничных учреждений. Перед восточным отделением, в котором обучались «азиатцы» — башкиры, казахи, мещеряки, стояли и бо­лее обширные политические задачи — содействие обрусению коренных национальностей края. Преподавание для «азиатцев» велось так, чтобы «о русской истории дать понятие такое, которое могло бы утвердить их во мнении о величии Российской державы и о не­обходимости повиноваться ей».

На общей христиан­ской молитве, читавшейся утром, вечером, перед и после обеда, заставляли присутствовать не только рус­ских, но и «азиатцев» — магометан. На европейском отделении преподавались: христианский закон греко­российского исповедания, языки — русский, француз­ский, немецкий; история, география, математика, фи­зика, артиллерия, фортификация, а также рисование и фехтование.

На восточном отделении, наравне с христианским законом, преподавался магометанский, а вместо запад­но-европейских языков — восточные: татарский, араб­ский и персидский. Кроме того в программу этого от­деления не входили физика, артиллерия и фортификация, то-есть науки, необходимые для военной специальности. Последнее вызывалось тем обстоятельством, что по мнению начальства «башкирцев нежелательно образовывать особенно для военного состояния» и что «вредно усовершенствовать их в утонченных познаниях европейской учености». Русские власти опасались дать военные знания представителям угнетенных национальностей.

Училище это комплектовалось исключительно детьми привилегированных сословий — дворянства, офицеров, чиновников. Правда, в виде исключения по­падали в него и дети низших сословий — мещан, куп­цов, казаков. На восточное же отделение воспитанники вербовались в принудительном порядке из числа «почетных ордынцев», то-есть казахской знати. А «по­четные ордынцы» сваливали эту обязанность на «захудалых» из своей среды.

Всюду проникавшая сословность и здесь ярко сказывалась. Хотя все воспитанники проходили одну про­грамму, выпускались они из училища с разными правами. Дети дворян и чиновников получали право на офицерский чин или соответствующий чин граждан­ской службы, дети русских казаков выпускались уряд­никами (прим. младший комсостав казачьих частей), а казахи, кончившие училище, всего навсего избавлялись от телесного наказания, привилегия, присвоенная в николаевской России только «благородному» сословию.

Девичье училище было организовано при Неплюевском училище в 1832 году по примеру существовавшего тогда в Петербурге училища для солдатских дочерей полков лейб-гвардии. Из 50 учениц девичьего училища 30 были дочерьми военных, остальные 20 могли быть «всякого звания». Здесь программа ограничивалась преподаванием закона божия, арифметики, чтения и письма на русском языке и рукоделия: шитье белья, вышивание, вязание. Последнему придавалось особое значение. В рукоделии видели источник практических знаний для девиц, необходимых как в семье, так и для добывания средств к жизни. На практике же оказывалось, что девицы «низшего сословия» не находили применения своим знаниям в области рукоделия и шли на черную работу или занимались мелкой торгов­лей. Это и понятно — люди среднего Достатка обслуживали шитьем и т. п. себя сами, а более видное чиновничество и офицерство имели для этой надобности крепостных.

В худших условиях находились уездное и приход­ское училища, рассчитанные на более широкие слои населения.

В уездном училище обучалось в 1833 году 33 ученика, педагогический персонал состоял из смотрителя, законоучителя (священника) и двух учителей. Учащиеся проходили: закон божий, священную историю, «российскую» грамматику, чистописание, правописание, латинский и немецкий языки, «всеобщую географию совокупно с начальными правилами математической географии», географию российского государства, все­общую историю, русскую историю, начальные правила геометрии и физики и рисование.

На содержание училища из государственного казначейства отпускалось в год всего 350 рублей да из Оренбургского приказа общественного призрения— 500 руб. Этих средств было далеко недостаточно и во­енный губернатор «убеждаясь чрезвычайно бедным положением» уездного училища в 1831 году выдал смотрителю училища шнуровую книгу для сбора пожертвований.

Смотритель передал книгу уездному предводителю дворянства для производства сбора среди дворян, да, видимо, забыл о ее существовании. Лишь в 1835 году выяснилось, что в делопроизводстве уездного предводителя никаких следов этой книги не имеется, она затерялась бесследно.

Здание училища еще в 1828 году было признано пришедшим в такую ветхость, что явилась необходимость строить новое. Средств на постройку нового здания не нашлось и только в 1835 году куплен был у полковника Мансурова дом (угол улиц им. Горького и Советской — старое помещение современной школы № 6).

В 1831 году началась переписка об отделении от уездного училища особого приходского училища. Смотритель уездного училища просил военного губернатора графа Сухтелена:

«Ветхость уездного училищного дома и тесное в оном помещение, чувствуемое более от учеников, должных поступить в будущее приходское училище, дает смелость беспокоить особу Вашего сиятельства, дабы изволили приказать Думе здешнего общества попещись об открытии сего полезного заведения, в коем дети бедных жителей имеют великую необходимость».

Здание школы №6. Построено в начале 30-х годов XIX века. В 1835 г. сюда переехало уездное училище. Фото В. Елагина

18 февраля 1832 года оренбургское приходское училище было открыто. На содержание его учредили ¹/2% сбор с оценочной стоимости домов. Мещанин Жильцов собрал с домовладельцев и купцов 185 руб­лей 60 копеек, а сборщик с отставных солдат и разночинцев, имевших в Оренбурге дома, отставной солдат Спиридонов, в сентябре 1831 года отозвался, что по случаю уборки сена и хлеба сейчас заняться этим некогда.

Положение не улучшилось и через 2 года после этого. Штатный смотритель училища Быков в сентябре 1833 года доносил губернатору, что приходское учили­ще с мая,

«не получая должного содержания, терпит во всем недостаток, именно: за квартиру Дума не платит (прим. училище помещалось в частном доме) чиновники без жалованья другу треть служат (прим. год в то время в сметном отношении делился на трети, соответствующие нынешним кварталам) сторож без платы не желает быть при училище; дров купить не на что; в канцелярских надобностях и во всех вообще нуждах имеет крайность».

А между тем это было самое крупное по числу уча­щихся учебное заведение.

В 1833 году 114 человек детей обучалось в нем:

1. закону божию по краткому катехизису и священ­ной истории,
2. чтению по книгам церковной и гражданской печати и чтению рукописей,
3. чисто писанию 
4. четырем первым действиям арифметики.

Еще более на низком уровне, чем народное просвещение, находилась дело здравоохранения. Полагал­ся один лекарь на целый уезд, причем к его обязанности относилось

«пользование в городской больнице воинских чинов и другого состояния людей, свидетельство мертвых тел в уезде, пресечение болезни на скоте, ибо во всей губернии один только ветеринар­ный врач».

Городовая больница 30-х годов в Оренбурге имела 4 койки и получала от городской думы на содержание 300 рублей в год. Присутствие врача в городе почти не чувствовалось, поскольку ему приходилось обслуживать огромную территорию всего уезда. В экстренных случаях некоторую лечебную помощь оказывал населению имевшийся в Оренбурге военный госпиталь. Частных врачей совсем не было и, как правило, население при болезнях пользовалось домашними народными средствами и услугами знахарей и ба­бок, а больше полагалось «на волю божию». Впрочем и начальство охрану народного здоровья также возлагало на бога. В отчете оренбургского гражданского губернатора за 1833 год в отношении состояния лечебной помощи населению читаем:

«Благодаря бога в те­чение настоящего года повальных болезней на людей не существовало и потому особых мер предпринимаемо не было».

И все же в сравнении с другими городами губернии Оренбург в этом отношении был в более благо­приятных условиях. Здесь, например, находилась одна из двух имевшихся в губернии аптек (прим. другая была в г. Уфе).

Помимо больницы к «богоугодным заведениям» относилась еще богадельня для неимущих и безродных стариков. Она содержалась на средства, пожертвованные «человеколюбивыми» купцами, уделившими от своих огромных барышей на спасение души не­большую долю. В этой богадельне в 1829 году жило 7 мужчин и 18 женщин, а сотни состояли кандидатами и тщетно, в большинстве случаев до смерти, дожидались своей очереди, промышляя нищенством.

Городское хозяйство

Приведенное выше свидетельство «деда Ц» о ведении оренбургского городского хозяйства по домашнему подтверждается данными архивных документов. В городской думе хозяйничали городской голова и гласные. Городские финансы были запущены, касса пуста, доходы, предусмотренные законом, не посту­пали. Так, в 1833 году откупщик Горяйнов, плативший в казну за торговлю вином в г. Оренбурге 263.500 руб­лей, обязан был ежедневно вносить в доход думы 1% с этой суммы, но за 4 года задолжал городу 9154 руб­ля. Купец Жилкин за аренду бани был должен 3500 руб­лей, за содержателем ренсковых погребов числилось долгу 2100 рублей, за содержателем городских весов мещанином Сизовым 3130 р. 92 коп. и т. д.

Благодаря этому весь капитал городской думы выражался в сумме 3924 р. 91 коп. И все же «хозяин го­рода», городской голова купец Жилкин, не постеснялся взять взаимообразно из этих денег 3000 рублей.

На принадлежащие городу деньги купцы делали – оборот и в то же время дума не имела средств для оп­латы учителей приходского училища.

Чтобы судить о размерах городского хозяйства, приведем несколько цифр из годового отчета «о доходах городу присвоенных и о расходах оных по Оренбургской градской думе» за 1830 год.

Доход выразился в сумме 13.317 рублей 71 коп., а расход — 10.214 рублей 65 копеек. В том числе на жалование секретарю городового магистрата, письмоводителю градской думы, писцам, служителям, ходокам и сторожу — 6056 руб­лей 77 коп. На отопление и освещение тюремного замка и градской полиции 1452 рубля 06 копеек. На постройку каменной бани 1158 рублей, на ремонт Гостиного двора, магистрата и будок часовых — 59 руб­лей, на охрану городских весов и кладбища 620 руб­лей, на покупку коромысла для базарных весов 202 р. 40 к., на очистку рыночной площади 125 рублей, за из­весть на засыпку могил холерных 50 рублей, часовому мастеру за заведение башенных часов 30 рублей, остальные — 451 руб. 42 копейки «на разные потребности».

Город имел 1801 десятину 561 сажень пахотной городской земли, которая была разделена между сословиями и могла распахиваться каждым желающим из жителей с платой в городскую кассу 2 рублей за десятину ближней земли и одного рубля за десятину дальней. Но на деле земля оказывалась в бесплатном пользовании тех, кто был посильнее. Среди таких самовольных захватчиков городской земли видим лиц «благородного сословия»: господин титулярный совет­ник захватил 20 десятин, подпоручик Коровин 20 де­сятин, господин коллежский асессор и кавалер Шапошников 7 десятин; далее идут архитектор Лысатов, учитель Гончаров, протопоп Львов и др.

Все денежные и натуральные городские повинно­сти выполняли основные податные сословия города — мещане и купцы. На градские и земские повинности каждый купец второй гильдии вносил в год 80 руб­лей, третьей гильдии — 40 рублей, сверх того за право торговли первые платили 4% с капитала, вторые- 2,5%. На мещанах лежали следующие платежи: по­душная подать — 8 рублей, земской повинности 35 копеек, на устройство больших государственных дорог — 30 копеек с человека.

Больше тяготили натуральные повинности. Купцы и мещане обязаны были выбирать из своей среды раз­личных должностных лиц в магистрат, градскую думу, сиротский суд; градского голову, гласных думы, городовых старост, бургомистров, ратманов и т. п.

Должностей было много, а число имеющих право быть выбранными ограничено. В 1819 году в Оренбургее числилось купцов 84 человека, мещан 270 человек. За вычетом женщин, подсудимых и престарелых, кандидатов на городские выборные должности оставалось мало. Редко кто из выбранных не обжаловал свою кандидатуру перед губернатором, прося освобождения. Ссылались и на болезнь, и на старость и на многосемейность, и на безграмотность, и на частые отлучки из города по торговым делам. Нередко бывало, когда общество купцов и мещан выбирало на городские должности кого-нибудь из провинившихся перед обществом в виде наказания. Отсюда понятна та запущен­ность городского хозяйства, о которой говорилось выше.

Торговля со Средней Азией

С самого своего основания Оренбург был крупным пунктом по торговле с Казахстаном и Средней Азией. С 40-х годов XVIII столетия для торговли с азиатскими купцами, в 3-х верстах от города,— за рекой Уралом выстроили Меновой двор, получивший свое наименование от того, что первое время на нем велась торгов­ля без денег — меновая.

Меновой двор представлял из себя четырёхугольный огромный двор, окруженный каменной стеной. По углам его находились бастионы для защиты от нападений. С юга и севера внутрь Двора вели ворота. Над северными — «Российскими» помещалась таможня, над южными — «Киргизскими» — кордегардия (караульное помещение). Изнутри к стенам примыкали 122 жилых помещения, 220 лавок и 48 амбаров с навесами. В цент­ре Менового двора помещался так называемый «ази­атский дворик» — четырехугольник из лавок с выходом наружу. С севера и юга во дворик вели ворота. Над южными находилась церковь, а к ней примыкали изнутри дворика пакгауз и двое весов.

С июля по ноябрь сюда пригоняли из казахских степей гурты скота, а из Средней Азии прибывали караваны, привозившие ковры, шелк, каракуль, хлопок, бумажную пряжу, сушеные фрукты и т. п. Из России в обмен на эти товары шли сукна, бумажные ткани, меха, кож. товары, краски, чай, сахар, хлеб, бакалея, металлические изделия, за исключением оружия. Оружие ввозить в полупокоренную степь строжайше запрещалось. Восстания казахов русские власти боялись настолько, что в 1833 году губернатор Перовский пред­ложил комендантам крепостей Оренбургской линии, во избежание продажи казахам боеприпасов, следить, что­бы промышленники, отправлявшиеся в степь за солью брали с собой не более 20 патронов ружье и 10 патронов на пистолет, а по возвращении отчитывались в их расходе.

На снимке: торговые лавки в Гостином дворе, существовавшие с XVIII столетия, когда вся торговля была сосредоточена внутри двора. Сейчас там магазины и универмаги Горторга. Фото В. Елагина

В далекое путешествие через казахскую степь мел­кие караваны пускаться не рисковали. Обычно отправлялись караваны в несколько сот верблюдов. Так, не­задолго до приезда Пушкина в Оренбург, 15 июня 1833 года, сюда прибыл караван в 496 верблюдов, до­ставивший 213 мест бумажной пряжи, 24 места хлопка, 9 мест сушеных фруктов и 486 мест разных товаров. Вслед ему шел караван в 700 верблюдов. Прибытие каравана в 250 верблюдов 25 октября 1833 года описывает в своем письме гостившая в это время в Оренбурге некая Е.З. Воронина.

Зимой, когда торговля стихала, центр ее переносился с Менового двора в город, на Гостиный двор. Последний по своему устройству мало чем отличался от Менового. Его также окружала с 4-х сторон высокая каменная стена с воротами в каждой стороне. К стенам изнутри примыкали лавки. Остатки этих лавок с навесами сохранились в юго-западной части двора до наших дней. Гостиный двор в то время делился на две части. В северной торговали азиатские купцы—хивинцы и бухарцы, в южной — русские.

С запада к Гостиному двору примыкала базарная площадь. Здесь было несколько рядов лавок с желе­зом, посудой, бакалеей, кожами. Помимо лавок на ба­заре располагались столы менял, продавцов овощей; прямо на земле торговали своими кошмами и кожами башкиры и казахи.

Уже упоминавшегося нами немецкого путешественника Базинера поразила пестрота многонациональной базарной толпы тогдашнего Оренбурга. Он упоминает русских, поляков, немцев-колонистов, казахов, башкир, татар, бухарцев, хивинцев, калмыков и даже французов и итальянцев из числа застрявших здесь пленных наполеоновской армии.

Торг велся преимущественно заграничный, с купцами средне-азиатскими и казахскими и потому контингент торгового люда был не обширен. Так, в 1829 году торговлей занималось 83 человека, один дворянин, 41 купец, 29 мещан, 11 крестьян казенных и 1 крестьянин помещичий. И это несмотря на ряд льгот, предо­ставленных оренбургским купцам от правительства в целях усиления коммерческой связи со средне-азиат­скими ханствами, а вслед за ней и политического влиянии. Общий оборот внешней торговли через Орен­бург достигал крупной по тому времени суммы — свыше 5 миллионов рублей. В этой торговле Оренбург играл роль узлового пункта, через который шли азиатские товары внутрь России, а продукция российская в степи и далее на юг.

Медлительность почтовой связи сильно тормозила развитие торговли. Поэтому в 1833 году была учреждена экстра-почта, между Петербургом и Оренбургом

«для ускорения служебных сношений Оренбургского края со столицей и для споспешествования коммерческим оборотам по азиатской торговле, столь важное для России».

Торговля со Средней Азией не была частным де­лом купцов. За ее развитием зорко следила и местная администрация и правительство. В Средней Азии видели надежный и обширный рынок для сбыта русских товаров. До 30-х годов в «Журнале мануфактуры и торговли» все статьи были проникнуты оптимизмом относительно перспектив развития торговой связи со Средней Азией. Этот журнал писал, что средне-азиат­ские рынки должны быть «как бы привилегией для русских мануфактурных изделий, дарованной географическим положением и политическими отношения­ми» (прим. Е.Н. Кушева, Среднеазиатский вопрос и русская буржуазия в 40-е годы XIX века, Исторический сборник 3, стр. 134).

Но в 30-х годах стали поступать тревожные известия. В 1833 году оренбургскому военному губернатору, побывавшие в Бухаре и Хиве купцы доноси­ли, что на рынках этих ханств появились английские товары, проникшие через Индию, Персию и Турцию. Такие известия вызвали оживленную переписку с министерством иностранных дел и послужили одной из причин учреждения экстра-почты. С организацией ее верста пути проходилась в 5 минут, что позволяло в неделю доставить в Петербург срочное донесение. Кроме того Перовский организовал так называемую «летучку», обслуживать которую обязаны были башкиры: через каждые 25 верст, на определенных пунктах, стояли конные башкиры, которые доставляли во весь опор почтовые сумки от одного пункта до другого, чем достигалась по тому времени большая скорость в движении почты.

Состав населения

Как административно-военный и торговый центр Оренбург имел и соответствующий состав населения. На 5 тысяч человек гражданского населения, числившегося в нем по отчету губернатора за 1833 год, в Оренбурге стояло свыше 2-х тысяч войска. Да и в число 5-ти тысяч входило много людей, являвших­ся или полувоенными всю свою жизнь, как казаки, или оказавшимися в Оренбурге в результате военной службы, как отставные солдаты.

Ярко выраженная сословность пронизывала все по­ры оренбургской жизни, как и всей николаевской Рос­сии. Верхи оренбургского общества состояли из офицеров и чиновников многочисленных военных и гражданских учреждений и воинских частей, они же в большинстве были и местными помещиками, дальше шли: податные сословия: купцы, мещане, отставные солдаты и казаки.

Примечание “Бердской слободы”: Срок действительной военной службы в то время был 25-ти летним. По окончании ее отставной солдат, потерявший все связи с родными и приобретший их на месте службы, ча­сто оставался здесь доживать свой век.

Каждое сословие даже селилось в особом районе. Солдаты инженерных и артиллерийских частей жили в районе между улиц Володарского, 8-го Марта, Орской и Советской; гарнизонных солдат сели­ли между Советской, им. Горького, Бурзянцева и Ура­лом; казачьи офицеры и чиновники жили между Советской, Горсоветской, 8-го Марта и им. Горького; для «азиатцев» отведен был район между Горсоветской, Советской, им. Горького и 9-го Января, в центре этого района стояла мечеть. Здесь до сих пор видим Татарский переулок, до революции был Мечетный, ныне Нацмен, а в казачье-офицерском районе не так давно можно было видеть Атаманский переулок.

Для рядовых казаков 30-х годов существовала своеобразная черта оседлости. Они могли жить только в Форштадте. В случае обнаружения поселившихся в городе казаков их выселяли. Голубиная слободка в большинстве населена была отставными солдатами. На жизнь в го­роде по законам того времени имели право лишь определенные (городские) сословия, несшие и платившие городские повинности. Город был для дворян, офицеров, чиновников, купцов и мещан. Прочий люд селил­ся за крепостным валом — в предместьях.

«Высшее» общество Оренбурга, с которым ненадолго пришлось А.С. Пушкину встретиться, состояло из кучки крупных чиновников, генералов и офицеров, во главе с военным губернатором. Оренбургским военным губернатором с весны 1833 года был Василий Алексе­евич Перовский, побочный сын графа Алексея Разумовского, личный адъютант Николая I и друг В.А. Жу­ковского. Через своего брата-литератора Перовский был близко знаком по Петербургу с А.С. Пушкиным.

Владимир Иванович Даль

Вслед за Перовским в Оренбург на службу при­был друг А. С. Пушкина Владимир Иванович Даль известный лексикограф и литератор, писавший под псевдонимом «Казак Луганский».

Среди ссыльных поляков, в большом числе живших в это время в Оренбурге, находился польский писатель Фома Зан, товарищ и друг известного польского поэта Адама Мицкевича, сосланный сюда за организацию тайных обществ «филоматов» и «филоретов», имевших целью подготовку восстания в Польше. Эти лица составляли исключение.

В массе же своей и представители «высшего» оренбургского общества не блистали большой культурой. Время проводили в ежедневных визитах, званых обедах друг у друга и балах. Иногда устраивались гулянья в губернаторском саду, в Зауральной роще, из­редка общество развлекал заезжий фокусник.

На такой отдаленной окраине и трудно было ожидать большой культурной жизни. Почта получалась и отправлялась из Оренбурга один раз в неделю, театра не было, библиотеки тоже, первая газета в крае стала выходить с 1838 года и то издавалась она не в Оренбурге, а в Уфе. Хотя нужно оговориться, что предшественник Перовского, губернатор граф Сухтелен, в 1832 году пытался издавать местную, газету, один номер ее был даже выпущен, но за отсутствием культурных сил дело этим и кончилось. Полиграфическая же база для газеты была в виде учрежденной незадолго перед тем при Неплюевском военном училище военно-походной типографии. При ней было восточное отделение, рас­полагавшее арабским шрифтом. Работа этой типографии ограничивалась выполнением заказов различных учреждений по напечатанию бланков, циркуляров и т. п.

Из культурных учреждений необходимо отметить организованный, при Неплюевском же училище в начале 30-х годов «Музеум». Над его организацией много поработали В.И. Даль и Ф. Зан. Последний был и директором музея. Один из лучших учеников приход­ского училища Масленников был послан в Казань для обучения искусству препарировать животных и приготовлять для музея чучела.

В 1833 году это была типичная кунсткамера — сборище различных диковин и далеко не только оренбургских: огромный череп «допотопного» зверя, манекены этнографических типов жителей края — калмыков, казахов, мордвин и даже сибирского шамана, чучела животных и птиц, раковины, образцы минералов и тут же портрет англичанина-альбиноса с розовыми глаза­ми и абсолютно белыми волосами, проезжавшего в 1831 году куда-то через Оренбург.

Как пограничный с Азией, город Оренбург был пунктом, где окончательно формировались научные экспедиции, изредка направлявшиеся для исследования степей Казахстана, Урала и Сибири.

В 1832 году через Оренбург проехал кандидат Дерптского университета доктор астрономии Федоров для производства астрономических наблюдений в районе Орской и Троицкой крепостей. В 1832—34 годах производил изучения флоры Оренбургского края профессор Лессинг из Берли­на. Для сопровождения его вглубь казахской степи из Орской крепости отряжена была охрана в 117 человек. В 1834 году снаряжался в Оренбург для производства «геогностических» исследований титулярный, советник Гельмерсон, следовавший в район Калывано-Воскресенских заводов.

Картины, нарисованные гениальным пером Н.В. Гоголя в его комедии «Ревизор», полностью могут быть перенесены на оренбургскую почву. Тупость бездельничанье и взяточничество чиновников, алчность и грабеж купцов, бесправие низших слоев населений видим на каждом шагу и в Оренбурге.

Оренбургский гражданский губернатор в своем отчете по обозрению губернии в 1833 году так характеризует оренбургское чиновничество:

«польза общественная для них менее важна, нежели их собственная; усердие их возбуждается тогда только, когда они предусматривают личные выгоды по странным их понятиям, и таким образом утратили доверие населения поступками, не соответствующими их долгу».

Из того же отчета губернатора видно, что в учреждениях был страшный хаос, дела тянулись годами, неисполненные бумаги сваливались кучами; в 1833 году «под сукном» в одном из учреждений с 1828 пода оказалось 456 бумаг.

Эксплуатация коренных национальностей

Вся эта свора чинуш, помещиков и офицерства жила и наживалась не только на эксплуатации и поборах русского крестьянства. В оренбургских условиях поле деятельности их было шире. Их алчные аппетиты удовлетворялись еще в большей степени за счет по­коренных народов — башкир и казахов. Огромные пространства захваченных у башкир и казахов (?) (прим. “Бердской слободы”: в оригинальном тексте употребилось слово “казаков”) земель царское правительство объявило казенными, «пустопорожними» и щедро раздавало офицерам и чиновникам, «потрудившимся» над насаждением русского владычества в крае. Так образовывались оренбургские помещики, которым «жаловались» тысячи десятин земли. В 30-х годах прошлого столетия сам коллежский советник Жуковский получил 2 тысячи десятин, генерал-лейтенант Жемчужников 5 тысяч и т. д.

На новые земли помещики переселяли крестьян из своих имений во внутренних российских губерниях.

Формально с 30-х годов XVIII века казахский на­род находился в русском подданстве, но фактически еще и через 100 лет, т.е. в описываемую нами эпоху, это было далеко не так. Раскинувшись по огромной территории тысячеверстной степи, казахские племена, лишь в районах близких к линиям русских крепостей, тянувшихся по рекам Урал, Илек, Тобол, и т.п., чувствовали на себе непосредственную тяжесть русского владычества.

Наличие глубокого тыла в виде более отдаленных казахских районов и еще более далеких единоверных казахам средне-азиатских ханств заставляло русское правительство вести более осторожную политику по отношению к казахам, чем оно проводило по отношению к другим покоренным народам. Но положение казахов далеко не было легким. Крепост­ное право ввести для них русское правительство не могло, но дало широкую возможность закрепощать отдельных представителей этого народа.

Разорение казахов признавалось и официальными органами. В указе Сенату 1808 года говорится:

«Киргизы из подданных наших, по близости к Оренбургской линии и по всей границе от Каспийского моря до Сибири кочующие, пришли по разным случаям в столь бедственное состояние, что, не находя средств к про­питанию, многие из них покушаются даже на продажу детей своих в рабство хивинцам».

Но в рабах нужда­лись русские помещики и чиновники малолюдного Оренбургского края и царским указом было разрешено всем русским «свободного состояния» покупать и выменивать у казахов детей с обязательством по достижения ими 25-летнего возраста освободить их.

Оренбургские офицеры и чиновники широко пользовались этим правом. Каждому владельцу выдавался из Пограничной Комиссии документ на право иметь из воспитании такого-то мальчика или девочку. Причем как правило, все дети вскоре же крестились, чем достигалось окончательное обрусение их. Жизнь этих «воспитанников» ничем не отличалась от жизни крепостных. В случае бегства от своих «воспитателей», их ловили и, как беглых крепостных, доставляли хозяевам. Проводилась и торговля этими детьми под видом «передачи».

Башкирский народ, обескровленный жестокими по­давлениями многочисленных восстаний, происходивших на протяжении нескольких столетий, зажатый в кольцо русских крепостей, к этому времени был более «замирен», чем казахи. Эксплуатация башкир проводи­лась, так сказать, в законодательном порядке. Мы не ошибемся, если скажем, что город Оренбург не толь­ко в первые годы своего существования при построении крепости, но и на протяжении последующего сто­летия с лишним строился и благоустраивался даровой рабской силой башкир.

Башкиры несли казачью службу на своих конях, со своим снаряжением, но по­мимо того из них составлялись рабочие команды по рубке леса и сплавке его по рекам Сакмаре, Ик и другим, в Оренбург — на стройку и отопление города, те же башкиры работали на казенных кирпичных заводах у горы Маяк, строили казенные здания, употреблялись на земляные работы и т.д. и все это бесплатно в по­рядке повинности. По меткому выражению одного из современников, башкиры являлись неграми Оренбург­ского края.

Оренбургская тюрьма и ссылка

Земельные просторы привлекали в Оренбургский край не только помещиков.

Социальный и политический гнет гнал на восточные окраины массы эксплуатируемого населения. Сюда переселялись в организованном порядке государственные крестьяне, сюда бежала в одиночку масса помещичьих крестьян. Край был наполнен беглыми. Бежали из местных воинских частей солдаты, бежали башкиры и мещеряки из рабочих команд. Бегство — это был выход, доступный всей массе эксплуатируемых. Местная администрация уделяла много внимания ловле беглых и бродяг, выявлению их личности и возвращению на места.

Оренбургский тюремный замок заполняли преимущественно беглые солдаты, рекруты, башкиры, мещеряки, помещичьи крестьяне, бродяги и в меньшей мере задержанные за уголовные преступления. Еще больше беглых солдат содержалось в военной тюрьме, при комендантском управлении — ордонанс-гаузе, население которого временами доходило до жуткой цифры — 931 чел. Теснота, отсутствие вентиляции, сырость, плохие питание и одежда создавали нечеловеческие условия для обитателей оренбургских тюрем. В особенности тяжела была участь казахов, содержащихся в особом «азиатском» отделении. Как иноверцы, они не получали от оренбургских жителей «доброхотных даяний», на помощь родственников, кочевавших в глубине степей, рассчитывать также не приходилось, а ра­боты они не получали, как объясняло начальство «по несклонности киргизских арестантов к ремеслам и ра­ботам».

Через оренбургский тюремный замок прошли в свое время крестьяне и казаки, участники восстания Пугачева, башкиры после подавления их «бунтов», от­дельные декабристы, из числа которых некоторые жи­ли в Оренбургском крае еще в 50-х годах. 1830 год дал новое «пополнение» — участников польского восстания. Ссыльных поляков в Оренбурге было много, начиная с философа Зана, ксендза Зеленко и графа Красовского, кончая мелкой шляхтой, рядовыми пов­станческих войск.

Одни из них жили под надзором полиции, другие сданы были в солдаты в местные батальоны, третьи служили на государственной службе и впоследствии превратились в местных помещиков, как например Циолковский. Но не мало поляков поплатилось жизнью в ссылке. Сохранились сведения о судьбе одного из повстанцев — Левандовского, который от­казался выйти на перекличку зимой во двор, так как был бос. Когда же караульный офицер все же потребовал этого, Левандовский осмелился доказывать офицеру бессмысленность такого требования и за то был по приказанию губернатора Перовского пропущен сквозь строй, получив 3000 ударов розгами, Отчего вскоре скончался.

За свое короткое пребывание в Оренбурге А.С. Пушкин, как сообщает со слов жены В.И. Даля Е.З. Воронина, в своем письме, через несколько дней после его отъезда, «бывал только у нужных ему по де­лу людей или у прежних знакомых». Прежними знакомыми были Перовский, Артюхов и Даль, кто подразумевается под нужными людьми, остается неизвестным.

Сам город, несмотря на краткость своего пребывания здесь, Пушкин осмотрел довольно подробно, во первых, потому, что пересек его почти весь, направляясь к Артюхову в Неплюевское училище, во вторых, потому, что специально ездил с Далем по городу, а также в станицу Берды осматривать места, связанные с именем Пугачева.

Полученные от этого знакомства с Оренбургом и его окрестностями впечатления помогли ему воспроизвести картину пугачевского восстания и в его «Ис­тории Пугачева» и в романе «Капитанская дочка» с большой полнотой и исторической точностью.

© 2018, Лукьянов Сергей