Памятники Пушкину – рукотворные и не очень

Первые сто пятьдесят лет после рождения Пушкина памятников ему в Оренбурге не ставили – не до, не после революции. Вот павшим борцам за свободу – это сколько угодно, но кроме борцов – никому! А Александр Сергеевич разве боролся за нее? Даже восславлял как-то ее «в свой жестокий век», но не более. А тут еще эти подозрительные призывы милости к падшим…

1

Но не замечать полтора века солнца русской поэзии – это все-таки уже чересчур. Тем более, Пушкин был у нас целых три дня, а в России не так много губерний могут похвастаться подобным. Да и столетие со дня смерти поэта в 1937-м было отмечено государством с небывалой помпой. Один крупный партийный товарищ даже начал торжественный доклад словами «Сегодня у нас большой праздник: сто лет назад скончался…»

В общем, первый памятник «нереволюционеру» при советской власти у нас все-таки поставили. Правда, с соблюдением всех возможных идеологических оговорок. Вспомнили, где это случилось? Правильно, в Бердах, куда поэт ездил собирать материал по истории Крестьянской войны под предводительством Емельяна Пугачева, который уж точно тогда числился в борцах за свободу, причем по высшему разряду – в павших борцах! Вдобавок Берды тогда все были все-таки не очень Оренбург… Это вон аж где, Чкаловский сельский район, поселок далеко за городом.

Короче, со всех сторон очень удобно. К памятнику, читать у подножия «Пока свободою горим…» или из оды «Вольность» – «Владыки! вам венец и трон Дает Закон — а не природа; Стоите выше вы народа, Но вечный выше вас Закон!» и все такое прочее, ненужные ассоциации вызывающее, в такую даль не наездишься.

Так что 5 июня 1949 года в старинной казачьей станице, где находилась зимой 1773-1774 годов ставка лже-Петра Третьего и главная квартира предводительствуемых им крестьянско-казацких войск, появился памятник Пушкину А.С. Точнее, бронзовый бюст поэта работы чкаловского скульптора-самоучки А. И. Козырева на каменном трехметровом и четырехгранном постаменте на площади у школы имени, конечно же, Пушкина, близ того места, где стоял дом старухи-казачки Бунтовой, которая девчонкой знавала Пугачева лично.

На мемориальной табличке памятника было высечено: «Великому русскому поэту Александру Сергеевичу Пушкину к 150-летию со дня рождения 1799 6/VI 1949. В ознаменование пребывания его в Бердах 1 октября (19 сентября ст.ст.) 1833 г.»

Главная газета области «Чкаловская коммуна» тогда оповестила читателей: «Открытие памятника вылилось в большое народное торжество, в котором приняли участие колхозники бердских и окрестных колхозов, представители местных и областных организаций, предприятий и учебных заведений».

А вот как описано событие в «Страницах летописи Бердской»:

«Все население Бердского поселка, в котором было 600 дворов, пришло на торжественную церемонию. Состоялся митинг. Его открыл секретарь Чкаловского райкома партии П.Е. Сурков:

– Сегодня мы собрались здесь, – отметил Платон Евграфович, – на великий праздник нашей социалистической культуры. И мы с радостью отмечаем: нет больше Берд времен Пушкина — захолустного уголка на окраине России. Есть новое советское село Берды… Сбылись мечтания поэта — пришли к народу свобода, свет и знания. В селе, где «рабство тощее влачилось по браздам», люди живут теперь зажиточной культурной жизнью. И не только в этом селе, где отныне будет стоять памятник гениальному поэту…

О вкладе Пушкина в развитие современной отечественной литературы говорили не только (а как же!) секретарь обкома ВКП(б) Н.Я. Жуков, но и кандидат филологических наук Николай Ефимович Прянишников – тот самый, автор выдержавшей четыре издания книги “Писатели-классики в Оренбургском крае”. Выступили также обязательный колхозник, Мельников, шестидесяти семи лет, и секретарь партийной организации Бердской сельхозартели Матрена Перова. «Вот если бы теперь побывал у нас Пушкин, – сказала она, — порадовалось бы его сердце: сбылось то, чему посвящал он прекрасные порывы своей души мятежной. Народ живет теперь свободно, светло и просторно…»

Постамент под бюстом с тех пор, судя по старых фотографиям, как минимум пару раз менялся, похоже, что незначительно менялось и местоположение памятника – судя по заднему плану на тех же фото. Окончательное же место и внешний вид отреставрированный, сияющий бронзовым отсветом бердский Пушкин обрел к своему следующему, 200-летнему юбилею, когда преобразился не только сам памятник, но и сквер вокруг – имени, сами понимаете, кого. Пьедестал из розоватого камня стал цилиндрическим, на нем золотыми буквами высечена надпись: «А. С. Пушкин посетил Берды в 1833 г. 19 сентября (ст. стиля)».

Смотрит поэт на заново отстроенную, небольшую и уютную церковь Казанской иконы Божией Матери. И получившийся ансамбль «школа-памятник-храм» приобрел наконец завершенность и стройность. Надеюсь в скором будущем еще только на одно изменение, а именно надписи: изложено как-то не совсем по-пушкински… Да, и деревья, деревья пусть появятся на пустых лужайках вокруг! Александр Сергеевич их очень любил.

2

Ждать появления следующего памятника поэту пришлось двадцать восемь лет. Хотя к тому времени Берды оказались уже в городской черте, ближе-то они, естественно, не стали… Так или иначе, а в самом конце 1977 года перед историческим зданием гауптвахты появился оренбургский Пушкин №2.

Этьен Морис Фальконе отдал «Медному всаднику» двенадцать лет напряженного труда, три года ушло только на работу над моделью памятника. Фигура на берегу Урала была исполнена из бетона и обшита медными листами за срок просто рекордный: месяца за три. Место ее рождения – котельная моей родной 25-й школы.

Я тогда уже заканчивал институт, а то бы, конечно, запросто мог стать живым свидетелем появления на свет будущей достопримечательности Оренбурга. Ну, примерно как ими стали тогдашние пятиклашки школы, когда комиссия, принимавшая творение скульптора, говорят, оказалась в некотором сомнении относительно его сходства с оригиналом. В котельную привели школьников и попросили опознать произведение искусства. Дети с уверенностью определили в фигуре автора «Руслана и Людмилы», чем и решили облик скверика перед гауптвахтой на много лет вперед.

Впрочем, если это и легенда, то изящная. Как ни странно, история появления этого памятника нигде особо не прописана, даже точная дата его установки, в отличие от бердинского, не есть достояние общественности. Если в общих чертах, то говорят так: оказался в Оренбурге по каким-то делам скульптор из Еревана Ваган Степанян. Хорошо отдохнул, остался в итоге без денег. Но не растерялся: пришел в горисполком и предложил изваять для областного центра любого, на выбор из персонажей российской истории.

И ведь уговорил! Ну, а кто по всем параметрам подходил, как не Пушкин.

В общем, нет пророка в своем отечестве, верно? Даже при наличии Надежды Петиной… Так инициатор появления скульптурного портрета солнца русской поэзии стал и исполнителем собственного замысла, и лицом, расписавшемся в ведомости в получении неплохой по тем временам суммы за акт творчества. Оказавшись таким образом сразу в трех ипостасях, Степанян лишил себя законного права не давать согласия на установку своего детища, несмотря на то, что в бетоне и меди оно заметно отличалось от представленной им в качестве образца аккуратной гипсовой модели. И нам сильно сдается, что даже и не пытался протестовать…

А еще говорят, что оренбургские скульпторы отказываются назначать рядом с этим памятником даже деловые встречи. И даже не потому, что потомок арапа Петра Великого несет на задумчиво устремленном вдаль лице не африканские черты, а, скорее, черты сына армянских гор. В конце концов, это с какой точки на памятник смотреть. Но вот кажется им, художественным натурам, что кисти рук у миниатюрного, в действительности-то, поэта размером с его же голову, а левая нога сантиметров на двадцать длиннее правой – и ничем ты их с этого убеждения не сдвинешь…

Но, друзья! Но.

Известно ведь вам, что аристократичная, грассирующая где надо и не надо французская интеллигенция первое просто ужасалась Эйфелевой башней. Великий эстет Виктор Гюго настолько терпеть ее не мог, что дни напролет проводил в кафе, расположенном внутри этого сооружения, логично объясняя, что это – единственное место в Париже, откуда ее не видно.

Вы же понимаете, что речь-то вовсе не об Эйфелевой башне, что нам Эйфелева башня? Просто есть славная русская поговорка: «Не по хорошу мил, а по милу хорош». Да-да! Неизвестный нам далекий скульптор Степанян неожиданно добился не только больше того, чего хотел, но и больше того, чего от него ждали. Он умудрился создать памятник немного нелепый, слегка несуразный, но – единственный в своем роде, которого больше нет и не будет нигде: ни в Ереване, ни в Москве, да хоть в самом Париже. Который, пусть не вдруг, но зато накрепко вписался в пейзаж Беловки, и попробуй его теперь оттуда выдери.

А оренбургские скульпторы… ну, будут назначать деловые встречи в других местах.

3

Да и вообще их жизненная задача совсем в другом. В чем – это блестяще демонстрировала всю жизнь Надежда Гавриловна Петина. И высокая справедливость заключается в том, что третий памятник Пушкину, который встал на оренбургской земле, ее работы – ее и архитектора памятника Станислава Смирнова.. То есть это, конечно же, памятник и Александру Сергеевичу Пушкину, и Владимиру Ивановичу Далю из бронзы и гранита, открытый 15 августа 1998 года при большом стечении народа и vip-персон, Виктора Черномырдина, Людмилы Зыкиной, губернатора Владимира Елагина и мэра Геннадия Донковцева в том числе.

Памятник совершенно замечательный, чего там много говорить. Да и сравнительно недавняя это история, через пару с небольшим месяцев всего-то ей стукнет пятнадцать лет. Поэтому всякого рода документальных свидетельств – устных, письменных, кино-фото-видео – достаточно. Вдобавок сквер Пушкина и Даля – «Педаль», как незамедлительно окрестила его молодежь, – одно из самых, если не самое посещаемое место в Оренбурге. И в названии этом я не вижу ровным счетом ничего плохого, у нас же как: дали прозвище – признали за своего. Знаменитый опекушинский памятник поэту на Тверском бульваре прозвали ведь «Пампуш на Твербуле»! Александр Сергеевич, сам большой шутник, явно посмеялся бы.

И, кстати, хорошо, что этим названием сквера было затерто старое – «имени Полины Осипенко». Ну какая там Осипенко, господи… Разве что старого, народного названия «Лягушки» немного жаль. Ну да никто же не мешает… неофициально-то…

4.

Ну а как же четвертый памятник?

Хм… Скажем, мемориальная доска, висящая со стороны Пушкинской улице на стене Краеведческого музея подойдет? А то ведь была еще доска на сгоревшем тимашевском доме – «В этом доме останавливался…» Хотя далеко не факт, что останавливался.

Как угодно, а две доски я лично считаю за один памятник.

И вот почему-то кажется – не последний.

Автор: Дмитрий Урбанович

Источник: “Оренбургская неделя” № 23, 5 июня 2013 г.