Пушкин в Бёрде

Вашему вниманию предлагается статья оренбургского краеведа Михаила Васильевича Ливенцова о посещении Пушкиным Бёрдской станицы, опубликованная в мае 1970 года в журнале “Урал”.

Памятник Пушкину и Далю в Оренбурге

1

Теперь наша Бёрда — северный промышленный пригород Оренбурга, благоустроенный рабочий поселок. А в прошлом она была одним из первых казачьих поселений в диком поле, крепостью над каменистыми кручами Яика.

Сначала была просто Бёрдская казачья крепость. Она строилась по указанию сподвижника и выученика Петра Первого, сторонника всех его восточных предположений, оберсекретаря Правительствующего сената, статского советника и начальника Оренбургской экспедиции Ивана Кирилова. Строили крепость Сакмарский казачий старшина Сте­пан Шацкий, казаки-охотники, шатающиеся с Нижнего Яика, сходцы из Сибири, меще­ряки расстриги, иноверцы и сволоченный люд.

Женщины, старики и дети, домовничая, вели немудрое казацкое хозяйство — пахали и сеяли, выхаживали скот, пряли лен, шерсть, ткали холсты, дерюги, зипунное, шили, чеботарили, шорничали.

А казаки составляли гарнизон крепости, обороняли первые русские поселения от на­бегов кочевых народов, несли сторожевую службу на степных маяках и ходили в поиск за Яик — вызволять русских из плена и до­бывать себе жен в кочевьях.

Так, в 1737 году Степан Шацкий с каза­ками, углубившись в степь, настиг орду аж за Эмбой, разбил ее и вызволил из плена 119 душ русских. Годом позднее Бескручиннов с казаками, походив в поиске за Яиком, отбил у кочевников 89 душ русских, да 15 мордвинов, да 9 чувашей…

15 мая 1742 года дочь Петра Первого императрица Елизавета указала главную крепость и город Оренбург перенести на новое место и строить при Бёрдской крепости, а казакам Шацкого н Бескручиннова, построившим эту крепость и составлявшим ее бессменный гарнизон, переселиться за семь верст на север, на левую сторону Сакмары, и на стрелке выноса Россошки строить укрепленное казацкое поселение — Бёрдскую слободу.

В 1743 году Бёрдская слобода — три порядка изб в линию — была построена, окружена рвом и обнесена деревянным заплотом. По ее углам стояли батареи, у ворот — рогатины, на площади — кабак и рубленая церковь.

Такой она, Бёрдская слобода, окруженная рвом и обнесенная дубовым заплотом, с батареями по углам и рогатинами у ворот, в 1773 году встречала Пугачева. В 1833 году здесь побывал Пушкин.

Мятежные периоды русской истории интересовали Пушкина с юных лет. А Степан Разин и Емельян Пугачев никогда не переставали волновать его творческого воображения. И особенно Пугачев — великий вождь и предводитель великой крестьянской войны…

Мысль написать о Пугачеве родилась еще в 1826 году. В 1831—1833 годах уже был готов план повести о восстании Пугачева. Пушкин живет мыслями о крестьянских бунтах и восстаниях, ревностно собирает материал о крестьянских волнениях и о предводителях крестьянского движения. Как-то генерал Н.С. Свечин рассказывает Пушкину историю Шванвича.

2

Михаил Александрович Шванвич — личность историческая. Крестник императрицы Елизаветы Петровны и сын петербургского гвардейского офицера, светский человек и сам гвардейский офицер, он 8 ноября 1773 года в бою под Юзеевой был взят в плен повстанцами, приведен в Бёрду и представлен Пугачеву.

— Помнишь ли ты меня? — спросил Пу­гачев Шванвича.— И признаешь ли ты меня царем Петром III Федоровичем?

Шванвич «помнил» царя Петра Федоровича и изъявил желание служить повстанцам. Он знал иностранные языки, был отменно образован и культурен, и Пугачев указал ему служить в военной коллегии и ведать его, царя, заморскими делами.

22 марта 1774 года Пугачев был разбит под Татищевой. Сам он, прорубившись через неприятельские ряды ускакал, а вся его армия или погибла, или попала в плен. Шванвич тоже был пленен и доставлен в Петербург. Там его, верного сподвижника Пугачева, судили, лишили дворянства и воинских званий и сослали в Туруханск. Позже к Шванвичу в Туруханск из Питера не раз подсылались дворцовые советчики и советовали ему, Шванвичу, подать прошение на высочайшее имя о помиловании, на что Шванвич всякий раз недоуменно пожимал плечами и говорил: «А в чем я виноват? И почему я должен просить прощения?» — и неучтиво выпроваживал советчиков. Умер Шванвич в Туруханске.

История Шванвича потрясла Пушкина. Он обрывает работу над неоконченным «Дубровским», и в центре его литературных, общественно-политических и научно-исследовательских интересов оказывается Пугачев. Пушкин читает все, что было написано о Пугачеве у нас и за границей, изучает «Следственное дело о Пугачеве», роется в архивах, выискивая сведения о вожде крестьянской революции, а в конце лета 1833 года пускается в путь по местам великих событий, чтобы мертвые документы проверить словами еще живых, но уже престарелых очевидцев, а их дряхлеющую память — историческою критикой.

Пушкин посещает Казань, Симбирск, Са­мару.

16 сентября поэт въехал в пределы Оренбургского края. И вот — Бузулук, Тоцкая, Сорочинск, Новосергиевка, Переволоцкая, Оренбург. Но его заветная мечта — Бёрдская слобода, столица Пугачевского бунта… Сюда он, вдохновенный, скакал и дни и ночи.

3

В Оренбург Пушкин прибыл во второй половине дня 18 сентября 1833 года. И в первые же часы его пребывания у генерал-губернатора В. А. Перовского туда был вызван сотник Оренбургского казачьего войска, атаман Бёрдской станицы Гребенщиков, и ему было сказано, чтоб для беседы с Пушкиным, утром 19 сего месяца, в станичном правлении были бы собраны почетные старики, видевшие и знавшие Пугачева.

В Бёрду Пушкин с Далем приехали на сле­дующий день утром. Их встречали сотник Оренбургского казачьего войска, атаман Бёрдской станицы Иван Васильевич Гребен­щиков и купец Николай Александрович Кайдалов.

Но не они нужны были поэту: в станичном правлении, в горнице для почетных стариков. были собраны и ожидали его, поэта, престарелые соратники Пугачева и очевидцы великого потрясения России.

Почетные старики. Теперь даже вообразить себе не всякий может, как важничали почетные старики, как степенно вели себя они в то время и с каким почтением относилась к ним молодежь. Не поклониться старику считалось верхом хамства, обидеть старика хотя бы словом — вообще было немыслимым делом.

Всякому пришедшему в дом было положено помолиться в святой угол, сказать хозяевам: «Христос спасет», осведомиться о здоровье хозяина, потом хозяйки; пожелать, чтобы дети их росли послушными, помянуть добрым словом умерших в этом доме.

Пушкин же, нетерпеливый и стремительный, взлетел по ступенькам, распахнул дверь в горницу, быстро пошел к столу и, держа наготове записную книжку, стал задавать вопросы о Пугачеве.

Неграмотных и суеверных стариков богохульство приезжего озадачило. И знали ж, помнили старики, что Пугачев казнен страшной казнью, потом проклят и предан анафеме, его дом в Зимовейской станице, где он родился в 1744 году и жил, где находились его жена и дети, был сожжен, а его двор распахан и посыпан солью, и что имя Пугачева было под запретом. А потому они молчали. Пушкин же, не понимая, почему так неразговорчивы старики, стал одаривать их новенькими золотыми монетками… И что ни монетка — предобрейшая корова. А уж это совсем перепугало стариков. И они еще настороженней стали разглядывать незнакомого господина.

Черный-черный… Кучерявый… А ногтищи-то длиннущие-длиннущие… Лопаточками. Как у черта — когтищи. А на пальцах золото, перстни горят. И деньги раздает тоже золотые. А откуда же столько может быть золота у человека? Если он и по правде человек, а не дьявол, не сам хозяин преисподней? А?

Не состоялась беседа у Пушкина со стариками. И обескураженный таким приемом, а еще больше удрученный неудачей (ведь как мечтал! Из Питера ехал на лошадях! По бездорожью! И не день, и не десять!) Пушкин оставил правление. А удачу нашел он в другом месте.

«По улице шли два господина…— рассказывала 6 июня 1899 года писателю Сева­стьянову Акулина Тимофеевна Блинова (по отцу — Мордвинцева), 86-летняя бодрая старушка, которая 19 сентября 1833 года присутствовала при разговоре Пушкина с известной Бунтихой.— Шли они и увидели Бунтиху, сидевшую на ступеньках крыльца. Подошли, поклонились, ласково поговорили с ней и ловко стали выспрашивать о Пуга­чеве. А та про Пугачева все знала… Все, не таясь, и выложила…»

Казачке Бунтовой Ирине Афанасьевне в день ее беседы с поэтом считали уже 80 лет. Рослая, крепкого сложения, не беззубая и довольно живая, среди сверстниц она выделялась ясностью ума и отменной памятью.

«И — нет! Нет! Не про Пугачева! Про царя-батюшку Петра Федоровича и про его душеньку-раскрасавицу Елизавету Федоровну знала все…»

— Государь,— рассказывала старая казачка поэту, — роста был среднего, коренаст, смугл и худощав, волосы имел черные, стриженные под кружок; а борода у батюшки была русая, окладистая, клином, верхний зуб спереди вышиблен, на левом виске белое пятно, глаза острые, пронзительные, взор — страховитый… Ходил батюшка шибко, на ногу был легонек, а когда проезжал по улицам, кидал в народ деньги…

— В Бёрде батюшку любили,— продолжала Ирина Афанасьевна.— Тут, в доме казака Кондратия Стиникова (прим. Бердской слободы: Константина Ситникова), ему была устроена золотая палата, а в услужение его светлости были наряжены добрые да проворные молодцы, дебелые да раскрасивые девушки-лебедушки.

Василий Перов «Суд Пугачева» (1875), Государственный исторический музей

И прошлась старая с Пушкиным по Бёрде и указала дом на шесть окон, где жил он сам, великий государь, и где собирался его тайный совет — Арсланка да Салаватка — и где заседала его военная коллегия. В золотой палате государь принимал посланцев от народов и своих соратников: Падурова да Перфильева, Белобородова да Шигаеева, Чику да Почиталина, Хлопушу да Шванвича. Награждал их дворянством и высшими воинскими званиями. С крыльца золотой палаты читались его манифесты народу и выступал он сам перед повстанцами, которых здесь было больше двадцати тысяч и которые жили в Бёрде и вокруг в шалашах, землянках и шатрах.

Из Бёрды, из своей столицы, управлял он осадой Оренбурга и военными действиями своей армии, отсюда наезжал он в подвластные ему крепости и форпосты. На Бёрдской площади, сидя в золоченом кресле, творил он суд и расправу над супротивниками. Так, 14 ноября 1773 года повесил он на Бёрдской площади, а затем приказал сбросить в Бёрдские овраги полковника Чернышева и 36 офицеров его полка, взятых в плен в бою на Маячной горе. Всех офицеров гренадерской роты, взятых в бою 8 ноября 1773 года под Юзеевой, батюшка тоже приказал повесить и только одного пощадил — Шванвича… Шванвич оказался батюшке сродственник.

Даль, улучив момент и желая повеселить Пушкина, рассказал анекдот о том, как Пугачев, в шапке, придя в церковь и усевшись на престол, сказал: «Ах, как я долго не сидел в батюшкином кресле».

Пушкин анекдот выслушал, но не рас­смеялся. А Ирина Афанасьева заметила:

— Враки это. Батюшку звали в церковь, да он не пошел… Батюшка не любил попов. А одного, отца Ивана, высек плетью за то„ что пьяный службу служил.

С болью в сердце поведала старая казачка поэту и о злых, завистливых и недобрых людях, которые из корысти и зависти немало бед батюшке сотворили. Они, эти завистники, Митька Лысов да дружки его сотоварищи, боясь, что Дмитрий Кальминский станет при батюшке первым, увели его, бедного, ночью на речку и там бросили в прорубь, затолкав живого под лед. А Кальминский зело знал грамоту, верно служил государю и был ему страсть как нужен. Они же, завистники, выкрали из царева дворца красавицу Елизавету Федоровну Харлову и ее семилетнего братца, увели их в лес на Сакмару и там застрелили и бросили в кусты. А те, израненные, сползлись потом, обнялись и так умерли…

Не забыла старая рассказать и про пиры, которые задавались в золотой палате, и про любимые песни его Величества — как она называла Пугачева. И спела их поэту. Спела «Не шуми, мати, зеленая дубравушка», и

Ах, ворона, ты ворона,
Ты ворона, а не мать.
Не сумела ты, ворона,
Ясна Сокола поймать…

Несказанно большой удачей Пушкина оказалась эта случайная встреча со старой казачкой Ириной Бунтовой, которая помнила Пугачева так же хорошо, как помнил Пушкин год и день своей свадьбы. Она дала поэту богатейший и достовернейший материал, который Пушкин потом полностью использовал и в «Истории Пугачева» и в «Капи­танской дочке».

В Бёрде Пушкин и Даль пробыли до вечера. Сопровождаемые атаманом станицы Гребенщиковым и купцом Кайдаловым, старыми и молодыми казаками и казачками они осмотрели Бёрдскую слободу, побывали в золотой палате, в доме Бунтовой, на площади, полюбовались первозданной красотой Сакмары и ее уремой, где и дубы, и ясени, а ольхи, и рябина, и все это переплетено гирляндами хмеля, чащобное, непролазное. Смотрели лихие казацкие пляски, слушали старинные казацкие песни, а отставной казак Бескручиннов рассказал им любопытную легенду о происхождении названия слободы. Кстати, эту легенду я записал уже в 1930 году там же, в Бёрде. Любопытно, что рассказал мне её дедушка Николай Александрович Бунтов.

Примечание Бердской слободы: В статье Кругляшова В. П. «По следам А. С. Пушкина», приводится рассказ Николая Александровича Бунтова, записанный Михаилом Васильевичем.

“Работа в Бердах началась со встречи с интересным информантом, местным краеведом М. В. Ливенцовым, 1911 г. рождения. М. В. Ливенцов — современный знаток преданий рода казачки И. А. Бунтовой, у которой останавливался и от которой записывал предания А. С. Пушкин. Внук И. А. Бунтовой — Н. А. Бунтов рассказывал Ливенцову в 1930-х годах о пребывании Пушкина в Бердах:

«А почему Берды? Видимо от слова бердыш: как бердыш в руках казака, так и Бердская слобода в руках нашего государства?»— спрашивал Пушкин. Но отставной казак Бескручинов возразил, что нет, не от слова бердыш, а от киргизского слова «бердым». А было это в старые времена, когда казакам приходилось обороняться от киргизов. Напали однажды киргизы на крепость, да побиты были. Побежали они в степь с криком: «Ай, бердым, ай, бердым!» С тех пор и пошло — бердым, Берды…»”.

Бунтовы — потомки известной Бунтихи — и посейчас живут у нас на улице Гастелло, на ее красной стороне (прим. Бердской слободы: фасадом к солнцу), в шатровом доме под железом, довольно прочном и высоком, хотя дом этот срублен был еще до дедушки. Дедушке и самому тогда (в 1930 году) было уже немало лет, однако не сутулился, бадиком (прим. Бердской слободы: палкой, тростью, посохом) отродясь не пользовался. А на народ выходил всегда степенный, прямой, высокий.

До революции и после Николай Александрович ходил в почете. Потому что был он хорошо грамотен, занимался чтением всяких книг, водился с образованными, и как было (хотя бы и старому, не говоря уж о молодых) не снять перед таким человеком папаху и не погутарить с ним. Но дедушка (стоял ли он в народе иль на крылечке отдыхал) все больше слушал, а сам говорил мало, слова расходовал скупо, будто они у него чуть ли не по рублю серебром каждое самому себе обходилось. Вот и эту легенду он не сразу рассказал, а только когда вполне удостоверился, что не ради праздной забавы выспрашиваю и записываю я все то, что относится к истории нашей знаменитой Бёрдской слободы…

Уезжали Пушкин и Даль из Бёрды в тот же день, 19 сентября, поздно. Провожали их за ворота и дальше, за рогатины. Пушкин поклонился казакам, а Ирине Афанасьевне подарил золотой червонец, то есть столько, сколько атаману за год его службы полагалось. Старый Бескручиннов, увидя это, не выдержал и ужаснулся:

— И надо ж! Тратить столько золота! Скакать такую далищу! Из-за Пугача!?

Пушкин посуровел. И, взволнованный, сказал Бескручиннову:

— Гордиться славою своих предков не только можно, но и должно. Не уважать оной есть постыдное малодушие.

4

На снимке: Митинг в селе Берды, Чкаловского района, посвященный открытию памятника А.С. Пушкину, состоявшийся 5 июня 1949 года. На трибуне старейший колхозник сельхозартели «Ленинский луч» И.М. Иванов. Фото: В. Лашманов. Источник: Источник: «Митинг в Бердах», «Чкаловская коммуна» №110, — 7 июня 1949, стр. 2

… 6 июня 1949 года (прим. Бердской слободы: митинг состоялся не 6, а 5 июня 1949 года) в Бёрде было людно. Здесь, в этот день и в этот год, великому русскому поэту Александру Сергеевичу Пушкину к 150-летию со дня его рождения и в ознаменование его пребывания в Бёрд­ской слободе был открыт памятник, состоялись торжества, народные гулянья, и в памяти людей еще раз (уже в который раз!) воскресли дорогие сердцу каждого жителя нашего поселка и сердцу каждого советского человека, нетленные страницы истории…

Источник: М. Ливинцов, “Пушкин в Бёрде” –  Урал. – 1970. – №5. – стр. 120-123