Раньше дачей называлось небольшое имение, расположенное на лоне природы, в живописном месте за городом, подаренное за заслуги кому-нибудь из предков или купленное за деньги. До революции в Зауральной роще Оренбурга было построено более 150 дач. Здесь могли селиться только состоятельные и именитые граждане. Тут на собственных дачах жили городские начальники, чиновники, купцы и предприниматели.
В дореволюционные времена люди летом уезжали на дачи и жили там до наступления холодов. Это было обычной практикой. Летом в Оренбурге жить было некомфортно – пыль, сутолока базара, стройка, жара. Загородная дача была спасением богатых горожан от всех ужасов города. Дача была необходимостью, вторым домом, где семья с детьми и прислугой жили в летнее время. Мужья уезжали на службу или по своим делам, а жены оставались с детьми. Дачные мужчины делились на две категории: «верблюды» и «олени». «Верблюдами» называли тех, кто каждый день возвращался к семье, нагруженный продуктами и поклажей. «Олени» приезжали к семье только по выходным дням, а в остальные дни ходили на службу и жили в городском доме или квартире.
Одна из фонтанных чаш, объявленных памятником истории
Городская дача представляла собой одно-, двух-, или даже трехэтажный загородный дом. Как правило, дома были деревянными, простой, но интересной архитектуры, с эркерами, балконами, лоджиями и мансардами, Обязательны были веранды, террасы, наружные лестницы. На участке – ухоженные дорожки, подпорные стенки и цветники. Понятия «дача» и «усадьба» сливаются, когда обустройством дома занимается состоятельный хозяин. Тогда появляется архитектурный шедевр с мансардами и высокими крышами, украшенными куполами, шатрами, пинаклями и фиалами.
По воспоминаниям знаменитого французского писателя Мориса Дрюона, имеющего оренбургские корни, в роще была дача Антона Леска – крупного предпринимателя, родственника Мориса Дрюона и Жозефа Кесселя. Предположительно располагалась она в восточной части рощи, недалеко от левого берега Урала, в том месте, где русло реки делает поворот на юго-восток. По рассказам оренбургских старожилов, там селились богатые евреи.
Дачи хорошо видны на . Район городских дач находился в восточной части рощи и занимал довольно большую территорию вплоть до Путолова оврага. Строения довольно хаотично рассыпались по левому берегу Урала и поблизости от него, окружали Большую поляну, располагались в районе нынешнего дома отдыха «Урал». Вместе с дачами в роще появились ценные породы хвойных и лиственных деревьев. На участках дач и вблизи них выросли сосны, ели, лиственницы, березы, дубы и липы. Куртины ухоженных деревьев дополняли красивые кустарники: рябина, сирень, шиповник, боярышник. Участки всегда утопали в цветах. Не только городские дачи, но и другие территории в роще тоже выглядели вполне прилично. Богатые обитатели не держали коров, свиней и прочего домашнего скота – в этом не было необходимости.
Район городских дач был оборудован водопроводом, электроснабжением, наружным электроосвещением, телефоном и прочими благами цивилизации. Централизованной канализации не было, все санитарные удобства – во дворе. Но в то счастливое время иметь туалетную комнату в жилом доме считалось неприличным, даже генералы ходили «на двор».
Дореволюционный писатель (1856-1908), побывавший в Оренбурге, поделился своими впечатлениями о нашей Зауральной роще. Умри, Стасик, лучше не напишешь!
«Первой приятной неожиданностью была вековая роща за Уралом, которая видна с нагорного городского берега. В начале мая деревья чуть были покрыты зеленью, которая имела нежный молочно-дымчатый оттенок. Под ее покровом старые громадные осокори и серебристые тополя приобретали что-то наивное, нежное, детское. Над ними было такое же нежное, светло-голубое весеннее небо. Под ними лежало их отражение в нешироком зеленом Урале. Направо от рощи уходила вдаль безграничная степь, подымающаяся к горизонту, как море… Ничего подобного я не ожидал! Да ведь это «вид на Азию», эта зеленая нерусская река, ее обрывистый и скалистый темно-красный берег, роща гигантских тополей и подобная морю степь! Да это лучше, чем Неаполь и Париж!
Внутри рощи удивительно хорошо. Причудливая Азия после апрельского снежка вдруг разгорелась настоящими жарами, доходящими до 28 градусов по Реомюру в тени, и роща развернула все свои прелести. Листья на деревьях распустились и заблагоухали. Жимолость, таволожник и шиповник зацвели один за другим. Распустились ландыши, и нигде я не видел ландышей, которые благоухали бы так сильно, как здешние. Травы вытягивались не по дням, а по часам. У грачей на макушках дерев начались неугомонные хлопоты и разговоры. Лягушки хохотали до упаду. И чуть не в каждом кусте пел свою хрустальную, отчетливую, глупенькую, но удивительно милую песню соловей. Роща вся дышала и дрожала этими звуками и благоуханиями. Просто нельзя было налюбоваться ею, бродя между громадными стволами азиатских тополей, то стоящих прямыми колоннами, то наклоненных друг к другу и перекрещенных, то прикрывавших своими кронами озерца и затоны, заросшие водяными лилиями и тростником, то расступавшихся на зеленых полянах…». (Владимир Кигн-Дедлов, «Оренбург», альманах «Гостиный двор», № 20, 2006 год).
Менее поэтичное, зато более конкретное описание рощи дано Бодровым-Повиваевым в (Оренбург, 1908. — С 38-39).
«Роща за рекой Уралом – любимое место оренбуржцев, своего рода московские «Сокольники», там, в глубине лесной чащи и на берегу Урала, по сторонам дачи. На площадке, в центре дачных построек, стоит небольшая, но красивая дачная церковь, во имя святого Пантелеймона, в которой по праздникам, летом, поет хор дачников-любителей. Благодаря близости от центра города, летом в праздничные дни роща наполняется горожанами, ищущими в лесной прохладе отдыха от городской сутолоки, пыли и палящего зноя. Роща оживляется, оглашаясь звуками русских и татарских песен, гармоники и смешиваясь в один общий гул со стройными звуками роялей дачников, заунывная башкирская или киргизская песня сменяется порой звуками модных романсов… Повсюду в праздник группы людей с кипящими самоварами, слышится хлопанье и веселый говор отдыхающих на лоне природы. В роще имеются чайные павильоны, лавочки с молочными товарами, булочная и прочее».
Словом, если верить современникам, дореволюционная Зауральная роща с ее городскими дачами и народными гуляниями была чем-то вроде Булонского леса в Париже или Елисейских полей на том свете.
