2 июня 1917 года по старому стилю – газета “Время” опубликовала обширное интервью с выдающимся поэтом Валерием Брюсовым о его отношении к реформе русского языка.
Рекламная открытка универсального магазина А.О. Леска, в Оренбурге (северный корпус Гостиного двора (улица Кирова 13), недалеко от пересечения улиц Гостинодворская (Кирова) и Введенской (9 января))
Повод дало Временное правительство, заслушавшее доклад Орфографической комиссии Академии наук, где были сделаны поистине революционные предложения об изменении системы правописания и алфавита. Те самые, что были реализованы вскоре после Октябрьской революции:
“Я не знаю буквы “ять”, где и как её писать”.
Новации не были плодом усилий большевиков. Орфографическая комиссия работала, начиная с 1904 года, первый проект был представлен в 1912-м году и отправлен на доработку…
В старом алфавите было 35 букв. Были упразднены «i», «ѣ», «ѳ», «ѵ» и добавлены «й», «ё». В итоге получился алфавит, состоящий из 33 букв.
И спустя 5 лет, вынесли приговор: отменить буквы “фита”, “ижица”, “и десятеричное”, “ер”, так назывался твердый знак, и букву “ять”, которую в ряде случае писали вместо буквы “е”, например, в слове “Советы”.
Предлагалось даже упразднить употребление мягкого знака в конце слов, заканчивающихся на шипящие. То есть “мыш”, “ноч”, “любиш”, “не любиш” – пиши без мягкого знака.
Накануне Министерство просвещения издало циркуляр о введении в школах России нового правописания и алфавита уже 1 сентября 1917 года. Но полемика продолжалась. И поэт Валерий Брюсов высказал свое решительное несогласие с новшествами:
“Тут предлагают упростить наше правописание и думают, что это можно сделать, заменив его на фонетическое – то есть пишется, как слышится. Я считаю, что это гибельная ошибка. В России много говоров, чуть ли не каждая губерния говорит несколько по-своему. Если каждый начнёт и писать так, как говорит, многое просто станет непонятным. Аканье, оканье, иканье – это произношение, но не правописание. А последнее тем и хорошо, что написанное по правилам понятно каждому русскому и останется понятным на века. Кроме того, мы говорим теперь иначе, чем наши деды 100 лет назад, но и наши современные речи неизбежно станут непонятными следующим поколениям. И если позволить писать, как слышится и говорится, то придётся издавать отдельно книги для Московской, Костромской или Киевской губерний. Подумать страшно, к каким нелепостям приведет такое кажущееся “упрощение” правописания. Лучше уж школьникам потратить время на усвоение правил орфографии, нежели внести хаос во всю русскую литературу”.
Ни Брюсов, ни другие литераторы и словесники, конечно, не могли тогда предвидеть, какую классовую заострённость приобретет орфографическая реформа, какой проверкой на лояльность пролетариату станут сами по себе буквы русского алфавита.
Из книги Льва Успенского:
“Навеки ушло время, когда не только школьники, учившиеся грамоте, но и весь народ наш буквально бедствовал под игом твёрдого знака – этой буквы-разбойника, буквы-бездельника, лодыря, буквы-паразита, которым полагалось венчать каждое слово, заканчивающееся на согласную букву. С гневом и негодованием писали о твёрдом знаке лучшие ученые-языковеды. А защищали его все те, кто желал народу темноты, невежества и угнетения… В 1918-м букве-паразиту и её хозяевам-паразитам была объявлена решительная война…”
Декрет “О введении новой орфографии”, 10 октября 1918 год
После такой безжалостной оценки, надо ли удивляться, почему в первые 10-15 лет после Октябрьской революции привычный нам твердый знак был изъят из обращения, фактически репрессирован, а его место в таких нужных Советской власти словах, как “съезд” и “подъём”, занимал скромный нейтральный местоблюститель – апостроф, или, в просторечии, запятая.
Автор: Андрей Светенко
Источник: Вести ФМ
