Нелепая уникальность. О памятниках Александру Сергеевичу Пушкину в Оренбурге

Блогер и журналист Дмитрий Урбанович специально для Орен1 продолжает рассказывать историю появления памятников Пушкину в Оренбурге.

Ждать появления следующего памятника поэту пришлось двадцать восемь лет. Хотя к тому времени Берды оказались уже в городской черте, ближе-то они, естественно, не стали… Так или иначе, а в самом конце 1977 года перед историческим зданием гауптвахты появился оренбургский Пушкин № 2.

Этьен Морис Фальконе отдал «Медному всаднику» двенадцать лет напряженного труда, три года ушло только на работу над моделью памятника. Фигура на берегу Урала была исполнена из бетона и обшита медными листами за срок просто рекордный: месяца за три. Место ее рождения — котельная моей родной 25-й школы.

Я тогда уже заканчивал институт, а то бы, конечно, запросто мог стать живым свидетелем появления на свет будущей достопримечательности Оренбурга. Ну, примерно, как ими стали тогдашние пятиклашки школы, когда комиссия, принимавшая творение скульптора, говорят, оказалась в некотором сомнении относительно его сходства с оригиналом. В котельную привели школьников и попросили опознать произведение искусства. Дети с уверенностью определили в фигуре автора «Руслана и Людмилы», чем и решили облик скверика перед гауптвахтой на много лет вперед.

Впрочем, если это и легенда, то изящная. Как ни странно, история появления этого памятника нигде особо не прописана, даже точная дата его установки, в отличие от бердинского, не есть достояние общественности. Если в общих чертах, то говорят так: оказался в Оренбурге по каким-то делам скульптор из Еревана Ваган Степанян. Хорошо отдохнул, остался в итоге без денег. Но не растерялся: пришел в горисполком и предложил изваять для областного центра любого, на выбор из персонажей российской истории.

И ведь уговорил! Ну, а кто по всем параметрам подходил, как не Пушкин.

В общем, нет пророка в своем отечестве, верно? Даже при наличии Надежды Петиной… Так инициатор появления скульптурного портрета солнца русской поэзии стал и исполнителем собственного замысла, и лицом, расписавшемся в ведомости в получении неплохой по тем временам суммы за акт творчества. Оказавшись таким образом сразу в трех ипостасях, Степанян лишил себя законного права не давать согласия на установку своего детища, несмотря на то, что в бетоне и меди оно заметно отличалось от представленной им в качестве образца аккуратной гипсовой модели. И нам сильно сдается, что даже и не пытался протестовать…

А еще говорят, что оренбургские скульпторы отказываются назначать рядом с этим памятником даже деловые встречи. И даже не потому, что потомок арапа Петра Великого несет на задумчиво устремленном вдаль лице не африканские черты, а, скорее, черты сына армянских гор. В конце концов, это с какой точки на памятник смотреть. Но вот кажется им, художественным натурам, что кисти рук у миниатюрного, в действительности-то, поэта размером с его же голову, а левая нога сантиметров на двадцать длиннее правой — и ничем ты их с этого убеждения не сдвинешь…

Но, друзья! Но.

Известно ведь вам, что аристократичная, грассирующая где надо и не надо французская интеллигенция первое время просто ужасалась Эйфелевой башней. Великий эстет Виктор Гюго настолько терпеть ее не мог, что дни напролет проводил в кафе, расположенном внутри этого сооружения, логично объясняя, что это — единственное место в Париже, откуда ее не видно.

Вы же понимаете, что речь-то вовсе не об Эйфелевой башне, что нам Эйфелева башня? Просто есть славная русская поговорка: «Не по хорошу мил, а по милу хорош». Да-да! Неизвестный нам далекий скульптор Степанян неожиданно добился не только больше того, чего хотел, но и больше того, чего от него ждали. Он умудрился создать памятник немного нелепый, слегка несуразный, но — единственный в своем роде, которого больше нет и не будет нигде: ни в Ереване, ни в Москве, да хоть в самом Париже. Который, пусть не вдруг, но зато накрепко вписался в пейзаж Беловки, и попробуй его теперь оттуда выдери.

А оренбургские скульпторы… ну, будут назначать деловые встречи в других местах.

Да и вообще их жизненная задача совсем в другом. В чем — это блестяще демонстрировала всю жизнь Надежда Гавриловна Петина. И высокая справедливость заключается в том, что третий памятник Пушкину, который встал на оренбургской земле, её работы — её и архитектора памятника Станислава Смирнова. То есть это, конечно же, памятник и Александру Сергеевичу Пушкину, и Владимиру Ивановичу Далю из бронзы и гранита, открытый 15 августа 1998 года при большом стечении народа и vip-персон, Виктора Черномырдина, Людмилы Зыкиной, губернатора Владимира Елагина и мэра Геннадия Донковцева в том числе.

Памятник совершенно замечательный, чего там много говорить. Да и сравнительно недавняя это история, через пару с небольшим месяцев всего-то ей стукнет двадцать два года. Поэтому всякого рода документальных свидетельств — устных, письменных, кино-фото-видео — достаточно. Вдобавок сквер Пушкина и Даля — «Педаль», как незамедлительно окрестила его молодежь, — одно из самых, если не самое посещаемое место в Оренбурге. И в названии этом я не вижу ровным счетом ничего плохого, у нас же как: дали прозвище — признали за своего. Знаменитый опекушинский памятник поэту на Тверском бульваре прозвали ведь «Пампуш на Твербуле»! Александр Сергеевич, сам большой шутник, явно посмеялся бы.

И, кстати, хорошо, что этим названием сквера было затерто старое — «имени Полины Осипенко». Ну какая там Осипенко … Разве что старого, народного названия «Лягушки» немного жаль. Ну да никто же не мешает… неофициально-то…

Трудно сказать, последний ли это памятник Александру Сергеевичу в нашем городе (бронзовые изображения героев его произведений, наподобие Кота Ученого, разумеется, не упоминаем). Но вот о мемориальных досках, посвященных его визиту в Оренбург, нужен особый разговор. Он будет в третьей, заключительной части.

Автор: Дмитрий Урбанович

Источник: Орен1