12 сентября 1774 г.
1774 года сентября 12 дня пойманной разъездною командою по речке Деркулу на Россоши из злодейской толпы яицкой казак Афанасей Перфильев, который был послан из Петербурга для увещания яицких казаков, дабы от злодея отстали, но он, прилепясь к извергу, был из первых его любимцев и судьею над Яицким войском, в Отделенной секретной комиссии, учрежденной в Яицком городке, допрашивая и показал:
От роду ему 43 года, в службе 26 лет. В верной ея императорскому величеству службе присягал. О смерти государя императора Петра Третияго знал. Наперед сего был он в Яицком войске с непослушной стороны и во всех бывших в Яицком городке между казаками мятежах имел участие такое:
1. Когда мятежники Кирпишников 1 с товарищи, быв в доме Толкачева положили итти к генералу-майору Траубенбергу 2 и капитану Дурнову 3 требовать себе удовольствия в обиде от старшин, и буде по их прозьбе ничего не зделают, то самим зделать управу, он, Перфильев, в том злом умысле обще с Кирпишниковым и протчими был участник, но, однакож, на драку не выходил, а оставался в доме у Толкачева при бывших тут арестантах старшинской руки казаках Копеечкине 4, Коганяеве и протчих.
2. После же сего, когда для усмирения их мятежа шол в городок генерал-майор Фрейман 5, то он, Перфильев, с прочими бунтовщиками выезжал против ево на драку к речке Енбулатовке 6, и оттуда послан был от войска в стан Фреймана для переговорки с прозьбою такою, чтоб Фрейман не шол против их вооруженною рукою, а позволил бы им от войска послать станицу в Петербург с прозьбою к ея императорскому величеству. Но Фрейман отправить станицу в Петербург не позволил и сказал, что естли войско требуемых им сорок человек начинщиков злу выдаст, то он ничего им не зделает, с чем он, Перфильев, возвратясь к войсковым судьям 7, и объявил требование Фреймана. Но судьи, не согласясь на отдачу требуемых, положили против Фреймана итти вооруженною рукою. И перешед чрез речку Енбулатовку, имели двоекратное сражение 8, на котором и он, Перфильев, был. А не могши устоять против воинской команды, отступили назад в Яицкой городок. Бояся же за свою дерзость от воинских команд наказания, выехали все из городка вон, в кое время и он, Перфильев, уехал же в местечко, называемое Безымянный Яр, в хутор, от городка в 50 верстах отстоящий, в которых и жил долгое время. Потом переехал на сенокос к своим братьям, а по отношении сена приехал с ними в городок и жил в своем доме в укрывательстве всю зиму. По наступлении ж весны уехал опять из городка в хутор казака Ивана Герасимова 9, с коим и жил вместе все прошлого 773 года лето, где в бытность свою от приезжающих к ним из городка казаков уведомлялись о всем, что там ни делалось. По окончании ж над пойманными сотниками о убивстве Траубенберга следствия и по наказании виновных 10, приехал к ним из городка в хутор казак Савелей Плотников, который, расказав им подробно все случившееся в городке над их войсковыми сотниками и казаками нещастие, уведомил притом, что на все войско за ограбленное у Траубенберга и у старшин имение наложена немалая выть 11.
Изъясняя сколь оное с ними зделано несправедливо, просил их, Перфильева и Герасимова, от имени казака Фофанова и от всего войска, чтоб они съездили в Петербург и употребляли прозьбы к ея императорскому величеству, дабы той наложенной выти с них не взыскивать, а сотников, наказанных и посланных в ссылки, возвратить по-прежнему в войско. Почему он, Перфильев, с Герасимовым, будучи крайне сим недовольны, щитая, что без сумнения с ними тоже зделают, и взялись ехать. Плотников же, съездивши от них в городок, привез им от войска на дорогу денег со сто пятьдесят рублей, а они, получа сии деньги, обще и с ним, Плотниковым, не заезжая уже в городок, и поехали.
По приезде в Петербург в начале осени прошлого года, нашли они там яицкого казака Петра Герасимова, который задолго еще до них жил в Петербурге для прозьбы же от войска, и от поисков чинимых над ним Военного коллегиею укрывался. И так, сообщась, они все четверо сочинили для подачи ея императорскому величеству челобитную, в которой писали то, что могли вымыслить к оправданию своей войсковой стороны, закрывая сколько можно свою вину, дабы чрез то можно было получить испрашиваемое. По написании таковую челобитную подали графу Алексею Григорьевичу Орлову, которой после принятия от них сей челобитной, спустя дни с три, объявил им, что он челобитную их вручил ея императорскому величеству, и приказал им дожидаться резолюции. А затем они и жили по подаче челобитной недели с две. Потом его сиятельство, призвав их к себе, объявил им, что у них на Яике зделалось нещастие такое: один разбойник, беглой донской казак Пугачев, назвавшись ложно покойным государем Петром Третиим, собрал к себе небольшую шайку из приставших к нему их же яицких казаков, как-то Чики 12 и протчих, укрывающихся от наказания по бывшему у них в убивстве Траубенберга следствию, и с тою набранною шайкою пошел по крепостям к Оренбургу. Объявя же о сем, граф приказал им туда съездить и постараться как можно уговорить яицких казаков, дабы они от сего разбойника отстали и ево поймали. И если они постараются сие зделать, то по возвращении их в Петербург, граф обещал и дело их решить в их пользу. А на то он, Перфильев, и все другие ево товарищи графу объявили себя готовыми усердно служить всемилостивейшей государыне и обещались, сколько сил будет, сие повеление исполнить в точности. А дни чрез два и отправлены были 13 из них четверых он, Афанасей Перфильев, и другой с ним Петр Герасимов, прочие же двое, Савелий Плотников и Иван Герасимов, остались в Петербурге. Ехавши дорогою он, Перфильев, с Герасимовым много разсуждали о том, каким бы это образом зделалось, что простой человек мог назваться государем, кажется, де, статся сему нельзя. Герасимов же с своей стороны говорил, что он покойного государя видал много раз, и буде сей называющейся подлинно государь, так он ево узнает. А как у нас на Яике прежде сего, еще тогда, когда о смерти государя Петра Третияго публикованы были указы, была народная молва, что, будто бы, государь не умер, а жив и неизвестно каким образом из-под ареста выкраден и освобожден. А потому и думали, что похоронен не он, а под видом ево какой-нибудь другой человек. То и о сем он, Перфильев, с Герасимовым довольно разсуждали: “Буде государь, так как прежде народная молва о сем была, подлинно не умер, то, конечно, что он, ибо ему надобно где-нибудь объявиться”. А утвердясь на сем мнении, наконец, с Герасимовым условились: естли по приезде их к самозванцу Герасимов узнает в лицо, что он действительный государь и другие какие доказательства их о сем уверят, так никакого злого умысла против его не принимать: “Как, де, можно нам свои руки поднять на государя, их главы помазанныя? Вить, де, бог знает чью сторону держать: государя или государыни? Они между собою как хотят, так и делят, а нам нечего в их дела вступаться. Неравно, де, ево сторона возьмет, так мы в те поры безо всего пропадем, а лутче останемся у него служить”. Таким образом условившись, приехали в Казань 14, и, отдавши губернатору посланные с нами из Петербурга печатныя о том проявившемся самозванце указы 15, отправились в Яицкий городок через Самару, получа от губернатора из тех указов три эксемпляра для отдачи в городке.
По приезде их в Самару неизвестно какой-то тут бывшей командир 16, усумнясь о их посылке, по показанию находящихся в том городе яицких же послушных казаков, взял их под караул и отослал в Синбирск, где они, воеводе расказав причину своей из Петербурга посылки, отпущены были обратно в Самару, а оттуда и в Яицкий городок приехали около Николина дни 17.
По приезде в городок явились у коменданта Симонова, коему свою подорожную 18 и указы, данныя от казанского губернатора, отдали, объявя притом и то, с чем они из Петербурга сюда присланы. Комендант из них Петра Герасимова послал для исполнения порученного дела на Нижние Яицкие фарпосты, ибо, тогда уже казаки по фарпостам были возмущены Михаилом Толкачевым 19. Ево же, Перфильева, послал в толпу к самозванцу, находящемуся под Оренбургом, а с ним и еще от коменданта отправлены для уговору ж в толпе три казака Иван Фофанов (тот, которой Перфильева отправлял для прозьбы в Петербург и которой после был с ним, Перфильевым, судьею над яицкими казаками, где ныне находится, – не знает), Иван Морошихин и третей Морошихин же, но имя ево не припомнит.
Ехавши к Оренбургу дорогою он, Перфильев, по фарпостам объявлял о себе, что едет служить государю, так как ему в Петербурге было приказано о себе сказывать в тех местах, где люди были самозванцу преданы, дабы чрез то отвесть всякое подозрение о своем намерении. Потом, разговорившись с посланными с ним казаками, открылся им в том, с чем он из Петербурга послан. А Фофанов и Морошихины отвечали на то: “Нет, де, не моги ты етова делать, мы тебя изколим, ежели хоть чуть станешь что-нибудь предпринимать. Он, де, то-есть, самозванец, – мы слышали, – точный государь, и прислал ко мне (к Фофанову) и к войску указ, в котором обещает нас жаловать многими милостьми. Мы, де, еще в городке будучи, догадались, что вы с Герасимовым недаром из Петербурга приехали, и хотели было по приезде в Берду на тебя донесть, но хорошо, де, что сам нам открылся и мы тебе еще подтверждаем, что не моги етого делать”. А он, Перфильев, прося их, чтоб они на него не доносили, клялся, что он станет с ними служить верно и ничего не будет делать против самозванца. По приезде в Берду явился он, Перфильев, к первому при самозванце атаману Андрею Овчинникову 20, которой притом и ему, Перфильеву, был великой друг. Пришед к нему, объявил сперва о себе, что он, Перфильев, будучи в Петербурге услышав про проявившагося здесь государя, бежал оттуда с тем, чтоб вступить к нему в службу. А Овчинников спрашивал: “Да как же, де, ты, не окончивши нашего войсковаго дела оттуда ушол?” А Перфильев отвечал: “Да что же, де, уже нечева там поклоны та терять: вить сам знаешь, что не скоро дождешься конца. А я, де, прослышал, что здесь государь, так разсудил: лутче здесь у него милости искать”. А Овчинников отвечал: “Ну им и ведомо так, мы, де, теперь и сами резолюцию делаем. Пойдем, я тебя представлю государю”.
Приведши ево, Перфильева, пред самозванца, расказал об нем, что он из Петербурга приехал с тем, чтоб служить у него. Самозванец спрашивал у Перфильева: “Зачем, де, ты был в Петербурге-та?” Перфильев отвечал: “Я, де, батюшка, для войсковой прозьбы там был, да не дождавшись резолюции, прослыша про ваше величество, что вы здесь, оставя прозьбу свою, бежал сюда к вам и хочу у вас служить верою и правдою”. Самозванец говорил: “Полно, правда-ли ето, не шпионствовать-ли ты пришол, а не подослали-ли тебя меня извести?” Перфильев отвечал: “Нет, де, ваше величество, я, право, отнюдь против вас не имею никакова злова намерения, сохрани меня господи, а приехал с тем, чтоб усердно вам служить”. Самозванец говорил: “Ну когда его правда, так будь здесь, служи мне так, как и другие ваши казаки служат верно. И хотя-бы ты и подлинно с злодейством каким сюда ко мне прислан, так я етого не боюсь и думаю, что со мною никто сего не зделает. А в Петербурге-то уже нечего вам просить, мы, де, и без прозьбы с ними разделаемся”. А потом спросил: “Что, де, как обо мне в Петербурге говорят?” На то он, Перфильев, отвечал: “Да бог знает, батюшка, мы от больших господ ничего не слыхали, а слышали в кабаках от черни, да и то, де, не вьявь, а тихонько говорят, что явился, де, около Оренбурга император Петр Третий и берет города и крепости”. Самозванец говорил: “Ето правда, ты сам видишь сколько теперь взято крепостей, а народу у меня как песку. А дай сроку, будет время, и к ним в Петербург заберемся, моих рук не минуют. Я, де, знаю, что вся чернь меня везде с радостию примет, лишь только услышит”. Потом самозванец дал ему, Перфильеву, красной суконной кавтан да денег 13 рублев и поручил ево в команду к Овчинникову.
И так он, Перфильев, оставшись в Берде, примечая всячески, видел, что все бывшие в толпе у самозванца почитали ево за государя и многие самовидцы покойного государя как-то: старшина Витошнов 21, а протчие кто такие, – не знает, утверждали о самозванце, что он точно государь Петр Третий. Почему и он, Перфильев, почел его за настоящего государя и остался охотно у него служить. Спустя же дни с три после своего в Берду приезду, в одно время бывши он, Перфильев, наодине с Овчинниковым по-дружески открылся ему, что он из Петербурга послан от графа Алексея Григорьевича Орлова для уговору яицких казаков, объявляя притом ему точно слова, сказанные графом про самозванца, что он есть донской казак Пугачев, и обнадеживание о решении их войсковой прозьбы в их пользу. А Овчинников, выслушав все сие, сказал: “Нет, Афанасий, выкинь все ето из своей головы, не моги етого и думать. Он точной государь Петр Третий: мы довольно о сем уверены. Вольно, де, им называть ево Пугачовым-та, пусть называют как хотят: они, де, ево прямое название от простых людей скрывают. А на обещании их смотреть нечева, довольно уже и так мы от них потерпели, теперь, де, мы сами все у себя в руках иметь будем. Смотри аса, чтоб вперед я от тебя етого никогда не слыхал, а ежели прослышу, что ты какое зло на государя думаешь, так тогда не пеняй на меня, несмотря ни на что, даром что ты мне приятель: из своих рук тебя изрублю”. Он же, Перфильев, на сие Овчинникову говорил: “Я, де, об етом тебе так, как другу, открыл для известия и хотел знать твои о сем мысли, а в прочем статное ли дело, чтоб я ето зделал и могу ли руки свои поднять на царскую главу?” Овчинников продолжал: “Надобно, де, объявить о сем государю, чтоб он наперед от кого не сведал и не счол за измену. Постой, де, я теперь пойду к нему и, донесши о сем, скажу, что ты сперва не смел ему самому объявить”. А потом, быв у самозванца, пришел опять и взял ево, Перфильева, с собою.
Когда они пришли пред самозванца, то он говорил: “Что Перфильев скажешь?” Перфильев ему, поклоняся в ноги, отвечал: “Что, де, батюшка, я не смел вам номнясь (Номнясь – намедни, недавно) объявить: ето правда, что я послан с злым против вас намерением, однакож, сохрани меня бог, я никак не думал сие против вашего величества зделать”. Самозванец на то сказал: “Ну вот, вить я угадывал, что то правда, однакож, я не боюсь: знаю, что ты сего не зделаешь, да и никто на меня зла не помыслит. Молчи. Вот я ужо с теми, которые тебя послали справлюсь. Поди, служи мне верно”. После сего в скором времени самозванец, получа известие, что Яицким городком Михаила Толкачев овладел 22 и полковника Симонова с командою в ретранжаменте (Ретраншемент – укрепленный редут) атаковал, тотчас из Берды послал Овчинникова с партиею 23 в помощь к Толкачеву, а потом чрез короткое время отправился и сам в Яицкий городок 24, оставя по себе в Берде набольшим Максима Шигаева 25. Вскоре же после отъезда самозванца Шигаев отправил ево, Перфильева, к нему курьером в Яицкий городок с письмами, куда он по приезде те письма и отдал сперва Овчинникову, а Овчинников уже самозванцу. Живши в городке, ходил он, Перфильев, часто к самозванцу на поклон.
Потом, когда самозванец намерен был из городка возвратиться в Берду, то собравши из казаков круг, велел читать пред всеми именной свой указ, которым жаловал Яицкое войско: рекою Яиком с вершины до устья и всеми впадающими в оную протоками, всеми выгодами, вольностию, свинцом, порохом, крестом и бородою. Тем же указом повелевал выбрать им в кругу общим советом кого сами захотят для их управления войсковаго атамана и двух старшин с тем, что естли выбранныя ими атаман и старшины не станут делать войску угодность и казаки будут ими недовольны, та отдаст на их волю хоть чрез три дни старого атамана и старшин сменить, а на места их выбрать других в кругу по общему совету 26. По прочтении ж сего указа самозванец всему кругу говорил: “Извольте, Яицкое войско, выбирать себе атамана и старшин по-прежнему вашему обыкновению кого хотите: отдаю на вашу волю”. Тогда казаки все закричали: “Довольны, батюшка, надёжа-государь, вашею царскою милостью!” И пошли в кругу переговоры в похвалу самозванца такия: “Тота отец-ат, посмотри-ка, отдает на нашу волю выбор атамана, он старинной наш обычай по-прежнему хочет возстановить!” А потом, посмотревши на всех казаков и посоветовавши несколько, указали самозванцу на Каргина 27, на него, Перфильева, и на Ивана Фофанова и сказали, что они первого выбирают атаманом, а последних – старшинами. Самозванец говорил: “Ну, когда вам угодно, будь по вашему, я воли с вас не снимаю”.
Проговоря сие, самозванец от них поехал, а войско вслед ему кричало: “Благодарствуем, надёжа-государь, на твоей царской милости”. По уезде самозванца казаки вызвали их троих в средину круга и, сняв шапки, стали кланяться и просить: “Пожалуй, господин атаман, и вы, господа старшины, примите на себя етот труд, послужите нам, Яицкому войску, верою и правдою” Они же, выбираемый, отказывались от сей налагаемой на них должности такими словами: “Мы, де, Яицкое войско, не имеем большаго разума, да и недостойны управлять вами”. Но напоследок, по многим с обоих сторон перекорам (кои у них обыкновенно и прежде при таких выборах в кругах бывали, и хотя бы кто и сам того чина домогался, однакож, всегда в кругу отговариваются от принятия оного для того, чтоб больше их просили и чтоб тем показать свое безкорыстие) приняли на себя налагаемые чины и в согласие на то сказали: “Ну ин воля ваша, Яицкое войско”. И так, вступя они в сию должность, начали управлять яицкими казаками.
Самозванец же, пожив немного, из городка уехал, а при отъезде дал позволение им, войсковым судьям, разбирать всякие между казаками судные дела и винных за малыя какия погрешности наказывать самим, а естли же будут какия противники намерениям самозванцовым и оказывающиеся в важных винах, о тех представлять к нему и ожидать от него указа. Почему они, исполняя самозванцово приказание, общим советом с Каргиным и Фофановым, являющихся в маловажных винах наказывали сами плетьми, а которыя являлись противны по их мнению государю и в других важных делах, о тех представляли самозванцу на его разсмотрение, а он присылал иногда повеление таковых казнить смертию, что они уже и исполняли, но сколько ж человек и ково именно смерти предали, – не помнит. И так он, Перфильев, с того времени был все в Яицком городке вместе с Каргиным и Фофановым при управлении Яицким войском. И в сие время, содержав полковника Симонова с военного командою в ретранжаменте в атаке, понуждали свою сволочь против военной команды вооружаться. А как в то время и Петр Герасимов, посланной с ним, Перфильевым, вместе из Петербурга, возвратись с нижних фарпостов с Толкачевым, был в Яицком городке, то он, Перфильев, спрашивал ево, Герасимова, узнал ли он государя-та и действительно ли ето он? Герасимов же на то отвечал: “Кажется, де, что он точно, я ево признаю, да вить, де, время-та давно прошло, человек переменится. Теперь он стал уже постарее, а к тому же и в бороде ходит, так гораздо переменился против прежняго”.
Выходил он, Перфильев, один раз на переговорку с высланным из ретранжамента капитаном Крыловым 28, коему утверждал самозванца действительным государем Петром Третиим и старался уговаривать к здаче ретражнаменте такими словами: “Что, де, долго-ли вам противиться батюшке нашему, государю Петру Федоровичу, пора вам образумиться и принесть ему, великому государю, покорность”. А как Крылов стал ево увещевать, чтоб он, Перфильев, перестал злодействовать и быть участником в злых делах разбойнику, коему они служат, напомянул бы бога и присягу свою в верной ея императорскому величеству службе, старался исполнить то высочайшее повеление, с коим он отправлен из Петербурга от самой всемилостивейшей государыни. То он, Перфильев, делал великия возражении против Крылова увещаний и говорил: “Меня, де, нечего увещевать и учить, а послушайте лутче моего совета. Я знаю с чем я послан от государыни, да мне, де, там сказали будто-бы батюшка наш – донской казак Пугачев, но вместо, де, того ето неправда, и я, приехав к нему, нашол, что он подлинной государь, так, де, не могу злодейства предпринять против законного нашего государя. Да что вы стоите, вить ежели не здадитесь, так после вам худо будет. А лутче признайте свою вину и принесите покорность, батюшка вас простит и пожалует. Ты, де, здесь капитан, а у него может быть генерал будешь. Пожалуй, не сумневайтесь, право, он подлинной государь. Да чево, де, больше говорить – у него в Берде служит коллежской ассесор из Симбирска” (был-ли подлинно в толпе какой ассесор и кто он таков, не знает, да и говорит: “Я, де, не помню сказывал-ли я про ассесора или нет”), “так, де, ему лутче нашего можно знать, кому он служит, государю или нет. И так, де, сами разсудите, когда государь с государынею не согласны, так нам нечего в их дела вступаться, как они хотят между собою, а нам, де, лутче сторону держать государя, потому что мы ему еще прежде присягали верно служить”.
Когда по разбитии самозванца в Татищевой крепости 29, шол к Яицкому городку генерал Мансуров 30, то он, Перфильев, в шайке с Овчинниковым против ево выезжал на сражение на речке Быковке 31, откуда по разбитии бежали с Овчинниковым к Рубежному фарпосту. От Рубежнаго, доехав до места, называемаго Вшивыя Чаганайки, ударились в сторону к реке Чагану. Чрез Чаган переехав вплавь, пошли чрез степь на реку Самару. Перешед сию реку и чрез Большую Московскую дорогу, лежащую от Казани до Оренбурга, шли Башкириею к Магнитной крепости 32. В оной нашли самозванца и присоединившись тут к нему, пошли все вверх по Яику. Верхояицкую крепость обошли для того, что тут стоял генерал Деколонг 33 с большою командою, так побоялись с ним сразитца, ибо с самозванцом сила была не очень велика. Пришли в Карагайскую крепость, тут встретили их с честию; ис Карагайской – в Степную, из Степной – в Петропавловскую, а из сей подошли к Троицкой крепости, где было военной команды сот до семи, а у Пугачева тысяч с восемь или более. По великом супротивлении Троицкую крепость взяли и стали подле ее лагерем. На другой день, поутру 34, напал тут на них генерал Деколонг и разбил их, отнял все пушки, весь плен и добычу. Отсюда бежали они в тысяче полуторе в Башкирию. Башкирцы многая к ним пристали и собралось их всех тысячей с четыре. Дошед до речки Лягушиной 35, разбиты были полковником Михельсоном, и после сражения ушло их человек с пятьсот. Шедши от сего места всё Башкириею пристало к ним еще башкирцев множество. И не припомнит на каком месте самозванец, остановясь, башкирцев жаловал: одного старшину их генералом, а другова бригадиром, человек десять полковниками 36 и некоторых из них – кармазинными кафтанами.
Пришли к пригородку Осе 37, которой атаковали. И их было под Осою уже тысяч десять, а как по бывшей там военной команде и сильной артиллерии не могли ее приступом взять, то командир того города (не знает кто таков) 38 здался со всею командою на договор. Взяв в Осе людей и пушки, пошли к Казане. Шедши туда дорогою, все они яицкие казаки звали самозванца в Москву. Но он туда не пошел, сказывая, что “еще время не пришло, а надобно, де, побывать на Дону; оттуда уже пойдем в Москву”.
Во оное ж время как шли к Казане один башкирец 39 привез к самозванцу по почте какого-та старика купца 40, о котором объявил самозванец всему войску, что будто оной прислан от Павла Петровича с письмом для ево досвидетельствования. А как он, Перфильев, поверя сему, из любопытства дорогою спрашивал сего старика (которой приметами: росту среднего, лицом сухощав, рябоват, волосы темнорусыя с сединою, говорит пришепетывает, и коему лет около шестидесяти): “Откуда он к ним приехал и зачем?” То старик ему, Перфильеву, отвечал: “Я, де, прислан от Павла Петровича к государю Петру Федоровичу с письмом и осведомитца – подлинно-ли он. Меня он послал для того, что я государя прежде знавал коротко и он жаловал меня кавтаном и шапкою. И Павел Петрович приказал мне осмотреть: подлинно-ли – отец ево государь Петр Федорович или неправда, возвратиться мне к себе с отповедью”. И он, Перфильев, спросил купца: “Да где, де, теперь Павел Петрович?”. Старик сказал: “Да он, де, теперь живет в Царском Селе, от Петербурга верст с тритцать”. Потом Перфильев спрашивал: “Что, как же ты признал государя-та?” А старик отвечал: “Я, де, узнал ево – он действительной государь Петр Федорович, да мне, де, уже пора и с известием возвратитца. Только не знаю, что меня государь так долго держит, надобно, де, вам попросить ево, чтоб он меня отпустил обратно”. Сей старик, не упомнит он, – сколько жил при самозванце, но не более одной недели или полуторы, которого наконец самозванец и отправил от себя, якобы к Павлу Петровичу в Петербург по почте, тогда, когда уже они были в Казане разбиты и переправились чрез Волгу.
Пришли они с толпою к Казане 41, имели тут три сражения с городскою командою и с полковником Михельсоном 42, город зажгли (зажигали кто именно не знает, а думает, что яицкие казаки и башкирцы). Во время сего пожара самозванец с толпою, в том числе и он, Перфильев, разъезжали по городу и противных кололи и стреляли, но кого именно и сколько человек убили он, Перфильев, сказать не может. По разбитии ис Казани бежали чрез Волгу 43 и шли по разным деревням и городам, но где именно были он, Перфильев, не припомнит, а помнит только одни города Алатырь 44 и Пензу 45. И во всех сих местах нигде им супротивления не делали, а встречали с честью. В некоторых местах самозванец вешал командиров, которых заставал, но кого именно и где, – не помнит, вешали же по приказу самого самозванца да и то таких, на которых жители просили в неудовольствии и обидах.
Напоследок пришли к Саратову и, по некотором с находившеюся тут военного командою супротивлении, оным овладели 46. Потом пошли к Царицыну 47. Дорогою идучи, самозванец жаловал многих медалями серебряными, вызолоченными, в том числе и ево, Перфильева, и нашивали сии медали на груди на лентах, а делали их бывшие в толпе серебряники. Под Царицыным имели они сражение 48, а пониже онаго около Чернаго Яру другое, на котором уже они все совершенно разбиты, отняли у них весь обоз и всю артилерию 49, так что они самом в небольшом числе принуждены были чрез Волгу переправитца вплавь 50. А как они переехали на остров такой, которой окружен был водою, то, проехав оной, надобно было им еще переправлятца чрез Волгу же. Самозванец, не останавливаясь со многими перебрался и чрез оную на степную сторону 51. Он же, Перфильев, с теми казаками, которые с ним сюда вместе привезены, остались на острове за усталью лошадей, ибо они за тем пуститца чрез другую Волгу поопасились, дабы не перетонуть, зачем и остались на том острове несколько отдохнуть, а переначевав тут, на другой день переехали вплавь.
Ехавши от Волги по луговой стороне, намерение их было, сыскав самозванца, паки к нему присовокупиться. Но как ево сыскать не могли и не знали в которую сторону он наклонился, то казаки и задумали ехать к Яицкому городку, чтоб там явиться. Он же, Перфильев, бояся должного за свое злодейство наказания, сперва было с казаками не соглашался и говорил им: “Лутче, де, нам теперь самим зарыться в землю, нежели ехать в городок на смерть. Без сумнения, де, из нас иных переказнят, а иных раскасуют в салдаты”. Но как казаки ево не послушались и говорили: “Нам, де, теперь деватца некуда, а лутче, де, поедем в городок, что уже бог не даст”, то и он, Перфильев, с сими поехал и против их намерения более уже никак не спорил. По приезде их к речке Деркулу на Разсоше наехала на них розъездная из городка команда, которой они и отдались сами в руки, не делая никакого им супротивления, коею они привезены сюда в городок и представлены в секретную комиссию.
В бытность при Пугачеве от самой Магнитной крепости до самаго конца их злодейства поручено ему, Перфильеву, было от самозванца пойманным и взятым разными случаи благонамеренным людям, противящимся их злодейским намерениям, по их мнению злодеям, чинить распросы и доносить себе о важности их преступления, что он, Перфильев, исполняя, распрашивал, иных под наказанием. И некоторыя из оных по ево доносу самозванцом преданы смерти, а кто они такия и сколько их числом, он не припомнит. И в сем допросе показал самую правду так, как явится ему на Страшном суде Христове. Грамоте не умеет. Сей допрос ему, Перфильеву, читан, на котором он и утвердился.
Под текстом отметка: С сего копия отправлена к ея величеству октября 18 1774.
ЦГАДА, ф. 6, д. 506, лл. 368-378. Подлинник. [108]
№ 2
Протокол показаний секретаря повстанческой Военной коллегии яицкого казака Балтая Идеркеева на допросе в Оренбургской секретной комиссии
Июль 1774 г.
1774 года июля… дня содержащейся в секретной комиссии колодник яицкой казак Балтай Идоркин, которой был у злодея лжесамозванца писцом татарскаго языка и пойман по разбитии разбойничьей толпы под Сакмарою 52, в допросе сказал.
Отроду мне дватцеть пятой год. Отец мой Авяз, а отечества его не знаю, породы трухменской 53. Родился я на Яике в то время, когда оной мой отец жил на Яике и был в казачьей службе. Но, не знаю для чего, отец мой сам ли ушел, или отпущен был в Трухмению, оставя меня четырехлетнего на руках родственника его, отставного яицкаго казака Идеркея Баймехова, которой воспитал меня под имянем сына своего. А потому и называюсь я по имяни его Идеркеевым. Отец мой возвратился из Трухмении на Яик тому назад года с четыре и живет теперь у Идеркея. В казачьей службе нахожусь я шестой год. И при вступлении в оную в верной ея императорскому величеству службе присягал, и о кончине бывшаго государя Петра Федоровича слышал.
Прошлаго 1773 года в августе месяце находился я у показаннаго именовавшагося моим отцом Идеркея на хуторе Кош-Яицком, состоявшем от Яицкаго городка в сороки верстах, ниже Усихи речки, и упражнялся в сенокосе три недели. Будучи на оноя сенокосе, не упомню, – на другой или на третьей недели, – Идеркей, приехав на сенокос, сказывал мне и бывшим трем вольнонаемным работникам мещерякам (имен их и жительств, откуда они были, – не знаю), что он из дому своего ездил на Усиху речку стрелять сайгаков и наехал тут в полатке государя Петра Федоровича, и что при нем яицких казаков человек с пять находится, назвав одного Чикою. Как же Идеркей сию речь окончил, то я, слыша прежде, что государь скончался, напомянул ему о сем и сказал: “Откуда взяться государю? Разве вы дьявола какова нашли?” А Идеркей, браня его за то, говорил: “Как, де, ты смеешь так его называть? Все, де, находящаяся при нем утверждают, што он действительной государь”. Почему я Идеркею более не противуречил, и Идеркей поехал с сенокосу домой. После сего, дни чрез четыре Идеркей вторично приезжал на сенокос и сказывал, что государь с Усихи уехал, и говорят, де, что он с Усихи уехал для того, что старшина Мартемьян Бородин 54 выступил из городка с командою для поимки его. Потом Идеркей, приказав мне и работникам приезжать домой, сам уехал. А за ним и я с работниками на другой день приехал домой в половине дня.
По приезде домой услышал я, что самозванец в Бударинских хуторах и что от него перед приездом моим прислан был какой-то яицкой казак с указом, чтоб люди были во всякой готовности на службу государю Петру Федоровичу, почему из нашега жительства, как оно весьма малое, человека с четыре годныя на службу, в том числе и я, и приготовились 55. Между же тем Идеркей сказывал мне, что и со всех окольных их деревень казак Чика собрал людей на службу государю.
Потом самозванец в вечеру поздно проехал чрез наше жительство с многочисленною шайкою, в которой были калмыки, татара и русский, но, однакож, все – они яицкия казаки, и остановился верстах в двух от нашего селения лагирем между Кош-Яицкаго и Чаганского фарпостов. Как же он с шайкою своею приближился к нашему селению, то приготовившияся из онаго на службу к нему, сев на лошадей, пристали к его шайке, в числе коих и я был. Самозванец, остановясь в сем месте, разослав многих казаков по фарпостам и по хуторам для повестки казакам, чтоб собирались к нему на сие место, почему многая сюда и собрались. В сих повестках упражнялись большею частию Чика, Идеркей и Баран Мустаев (которой, будучи в самозванцовой толпе, умер от раны). Все вновь приезжающия к самозванцу в оной лагирь подходили к нему и целовали его руку. А он приказывал им служить ему верно, сказывая, что он – законной их государь, и за верную службу обещал жаловать своею милостию, а за измену и предательство стращал висилицею. Народ же, уверясь на его словах, почел его истинным государем и обещался ему служить верно.
Во время бытия самозванца в сем месте слышал я, что к самозванцу приезжал от киргизкаго хана Нурали 56 переводчик татарин Забир, а отечества его и какого он уезду, – не знаю, с подарками, но с какими именно и почему оной от хана прислан был, кто его к самозванцу представил и что с ним говорил, – не знаю, потому что я в сие время не случился тут быть, а уехал в свое жительство, как оно было блиско, ночевать. Но, сказывают, что переводчиком между самозванцом и Забиром был Идеркей. Потом в ту же ночь перед светом самозванец прислал за мною шесть человек казаков, кои, взяв меня из дому, привезли и представили к самозванцу, которой чрез перевод Идеркеев приказал мне написать к хану Нурали письмо 57, в котором давал он хану о себе знать, что он, государь Петр Федорович, вступает опять на царство, и что, естли кто из его ханскаго владения желает ему служить, те бы к нему приезжали, да и сам бы он, хан, естли хочет, приезжал бы. И за то обещал его жаловать землями и водами 58. Как же я сие письмо написал, то самозванец взял оное к себе. А мне приказал итти в свое место. Но после слышал я, что то письмо самозванец тогда же отправил было к хану с татарином яицким казаком Уразгильдом Амановым 59, но оной Аманов на дороге командою старшины Акутина с тем письмом пойман.
Самозванец из сего лагиря со всею своею шайкою выступил на разсвете, и следовали к Яицкому городку. Впереди же перед ним ехала отделенная из его шайки большая команда, которая делала по хуторам, лежащим к Яицкому городку, повестку, что государь едет, и собирала к нему людей, из коих некоторыя, возвратясь, сказывали самозванцу, что старшина Акутин с командою своею был неподалеку от них и поймал посланного от него к хану с письмом казака Аманова, за которым, де, они гнались, но догнать не могли, и уехал в город. Самозванец, услыша, что Аманов пойман, приказал мне, будучи уже недалеко от города, написать другое в такой же точно силе к хану письмо, которое я и написал, и то письмо послал он с предписанным ханским переводчиком Забирем. Но в ответ на оное от хана ничего не получено 60. Не доходя до городка верст десяти, повесил самозванец в Сластиных хуторах пойманнаго передовою ево командою бывшего атамана Танбовцева зятя, яицкаго казака Скворкина, но за што, – не знаю. И тою казнию навел он на всех бывших в его шайке людей превеликой страх.
Потом, как приближились к городку в половине дня, то увидели, что противу нашей шайки вышло из городу премножество людей регулярных и нерегулярных и стояла у мосту артиллерия. Самозванец посылал к городским свой указ 61, чтоб его приняли так, как государя своего. Но его презрели и не пустили в городок. Почему самозванец, поворотясь в сторону, пошел к Чегану реке. А между тем многая из городских передались к нему 62. И притом захватил он высланную из города на воспрепятствование ему перелазу чрез Чегаи казачью команду с командиром ея старшиною Витошновым 63 без всякаго от той команды сопротивления. Сколько людей было в сей команде, – я не знаю, но думаю, что с переметчиками прибыло к нашей шайке не меньше ста человек. И так в сие время состояла наша шайка не больше как в трех стах человеках, но пушки ни одной у нас еще не было. Самозванец, переправясь со всеми чрез Чеган вброд, начевал тут, разстоянием от городу так, как бы верстах в семи. На другой день поутру рано самозванец из захваченной городской команды повесил двенатцеть человек 64. А потом подходил вторично к городу блиско, думая, что его примут, однакож, отбит пушками 65. Почему и поехал со всеми вверх по Яику к Оренбургу.
Идучи дорогою, с хуторов и фарпостов забирал к себе людей, а равно и пушки, где были. Но погони уз города за ним не зделано. Да и в то время, когда начевали за Чеганом, тревоги никакой не было, и спали спокойно. И ни малейшего супротивления, идучи от Яицкого городка до Татищевой крепости, не видали. Но по приближении к Илецкому городку встречен самозванец от илецких казаков с частию, кои все присоединились к его шайке 66. И пришед оттуда к Разсыпной крепости взяли оную приступом 67, равно, как и другая, находящияся по тракту к Оренбургу, – Озерную, Татищеву и Чернореченскую крепости 68, из коих как людей, так и артиллерию забирали с собою, командиров же оных иных перекололи, а иных самозванец перевешал. На приступах к сим крепостям и при убивстве людей я был с протчими участвующим.
Из Чернореченской крепости пришли в подгородную оренбургскую татарскую Сеитову слободу 69, жителями которой самозванец встречен был с хлебом и солью.
И присоединены были из оных годныя в службу к его шайке. Самозванец, будучи в сей слободе, обедал и в то время случившияся тут команды старшины Кинзея 70 башкирцы, человек с шесть, пришед к самозванцу, объявили свое усердие служить ему и сказывали, что вся их башкирская орда, буде он пошлет к ним свой указ, приклонится к нему. Почему самозванец, призвав меня, чрез Идеркея приказывал написать к старшинам Кинзею Арасланову, Алибаю Мурзагулову и Кутлугильде указ свой, коим призывал он их с командами к себе на службу. Да и другим о том же повестить им приказывал и обещевал за то жаловать всю орду землями, водами и всякою вольностию 71. Как же сей указ я на татарском языке написал и подписал по его приказу так: “Государь Петр Федорович”, – то самозванец, запечатав, отправил оной к Кинзею с одним из показанных башкирцев.
Из Сеитовой слободы пришли в Сакмарской казачей городок 72, где самозванец также встречен был с хлебом и солью и с колокольным звоном. Из онаго городка, переправясь он со всею шайкою, в которой тогда было не больше тысячи человек, чрез реку Сакмару на здешнюю сторону города Оренбурга, остановился лагирем неподалеку от Сакмары реки и стоял во оном три дни. Но из Оренбурга никакой высылки команд на супротивление ему не было. Когда самозванец остановился в сем лагире, то на другой день помянутой старшина Кинзяй приехал к нему с тремя стами башкирцев, а за ним и другая кучами приезжали, и собралось оных башкирцов в сей лагирь человек с семьсот. Потом день ото дня накопилось их множество, но сколько всех было числом, – я подлинно не знаю. Показанныя же старшины башкирский Кинзя, Мурзагулов и Кутлугильда служили у самозванца по самое разбитие его под Сакмарою.
Из оного лагиря пришли под город Оренбург и стояли близь реки Яика, а потом близь Сакмары в лагирях и, наконец, в Берде 73. На приступах к Оренбургу и на сражениях против вылазок оренбургских я не был, потому что употреблен был к писанию отпускаемым из толпы татарам билетов и разных приказов злодейских к башкирцам. Самозванец, ездя на Яик, брал меня с собою туда два раза для случающихся татарских писем. Но я ничего тамо, кроме одного письма, писаннаго к киргискому хану Дусали султану 74, не писывал, ибо онаго Дусали сын, имяни его не упомню 75, разъездною самозванцевою шайкою близь Оренбурга на степи был пойман с несколькими киргисцами и жил в Берде, почему Дусали салтан писал к самозванцу, именуя его императором, чтоб он сына его содержал в своей милости, и с тем письмом присылал на Яик к самозванцу двух своих сыновей, ис коих одного называли Ширгазы, а другова имени не упомню 76. А на сие письмо и писал я к нему от самозванца в ответ то, что сын его благополучен и содержится в чести, и притом просил его повидаться с собою и позволить своим подданным, буде они похотят, ехать к нему на службу, коих он обещал жаловать. Сие письмо к султану отправлено было с яицким казаком Акберда Даутовым с одним из приезжих с султанскими сыновьями киргисцом. Но было ль на сие письмо от султана какой ответ, – я не знаю. Оныя же султанския дети по дозволению самозванца приезжали в Берду для свидания с братом своим и потом все трое отправлены от самозванца в Илек, а из Илека, слышал, что взяты были на Яик, но оттуда куда они девались, – я не знаю и не слыхал.
Когда самозванец ходил под Татищеву крепость на сражение против корпуса князя Голицына 77, в то время оставался я в Берде. Как же напоследок самозванец с толпою его разбит под Сакмарою 78, то и тут я на сражении не был, а сидел спрятавшись с моим называемым отцом Идеркеем в бане, которой, увидя, что толпа самозванцова разсыпалась в разныя стороны, звал меня с собою в бег и говорил, что государь, буде жив останется, наберет в Башкирии новую армию 79. Но я на то не согласился и остался в бане. А Идеркей не знаю куда бежал, и где теперь находится, – не знаю. Я же, когда сражение миновалось, вышед из бани, явился к верным войскам, и с протчими прислан в Оренбург.
Более же сего ничего я не знаю, и о дальном самозванцовом намерении не слыхал, и никаких от него возмутительных писем, кроме вышесказанных, ни к кому не писывал. Онаго самозванца сперва почитал за действительного государя, потому что все бывшия в нашей толпе таким его почитали. А теперь, слыша что он донской казак Емелька Пугачев, почитаю его обманщиком, разбойником и злодеем.
Александр ЛУНИН
Под текстом надпись рукой С. И. Шешковского: Злодей в Москве в Тайной экспедиции в допросе о писании Болтаем показанных писем показывает имянно и с того, что где оной Болтай был по разбитии злодея, было неизвестно.
ЦГАДА, ф. 6, д. 505, лл. 483-488 об.
Комментарии
Источник:
Вознесенская церковь в Оренбурге была устроена коммерсантами на Гостином дворе в XVIII веке. "Как знак особого расположения" Немало церковнослужителей оставило…
В 1899 году на оренбургский Георгиевский собор был поднят новый колокол. «Тщанием приходских казаков…» Один из выдающихся представителей оренбургского казачества…
"ПУШКИНСКОМУ ДУБУ" ОТ 140 ДО 150 ЛЕТ - к такому абсолютно научно обоснованному выводу пришли специалисты лесного и зеленого хозяйства…
Дом в переулке Бухарском купца Н.П. Кудрина – директора-распорядителя «Среднеазиатского торгово-промышленного товарищества Н.П. Кудрин и Кº», однажды ставшего собеседником императора…
Межрегиональный научный центр «Наследие» и Оренбургское областное отделение Всероссийского общества охраны памятников истории и культуры (ОРО ВООПИиК) совместно со студентами…
На территории бывшей Новой слободки, на углу улиц Советской и Лукиана Попова находится II корпус Государственного казенного общеобразовательного учреждения «Специальная…