(из истории семьи Рычковых)
Эпизод, о котором рассказало дело, хранящееся в Государственном архиве Оренбургской области, произошел с одним из Рычковых, но интересен он, скорее, как случай из жизни священников Троицкой церкви, о которой недавно писала в газете “Вечерний Оренбург” Т.В. Судоргина.
25 октября 1822 г. в этой церкви происходило венчание. Жених принадлежал к славному роду Рычковых. Знаменитому оренбургскому ученому он приходился правнуком. Дедом же его был старший сын Петра Ивановича Андрей, храбрый комендант г. Симбирска, погибший 26 августа 1774 г. в бою с пугачевцами. Отца, Петра Андреевича, судью Бугурусланского уездного суда, увековечил С.Т. Аксаков в книге “Детские годы Багрова-внука” под именем Феденьки Рожнова. Сам наш герой был назван в память деда, которым гордилась семья Рычковых, и его также звали Андреем Петровичем. Рождение его я прежде датировала 1803-м годом. Либо это неточно, либо девятнадцатилетний жених в 1822 г. прибавил себе два года. В документах дела о его женитьбе значится, что ему 21 год. По семейной традиции он служил в армии и был в чине прапорщика.
Невеста, Федосья, или как ее более красиво называют в некоторых документах, Феодосия, проживала в Оренбурге и была дочерью умершего к тому времени полкового есаула Григория Гребенщикова. Они, вероятно, принадлежали к известной казачьей семье. Вспомним, что эта фамилия звучала в воспоминаниях В.И. Даля о приезде А.С. Пушкина в Оренбург. Сотник Оренбургского казачьего войска И.В.Гребенщиков был в это время начальником Бердской слободы. Возможно, Федосья Григорьевна была ему родственницей.
Почему же это чисто семейное событие увековечено в документах, сохранившихся до наших дней? Дело в том, что, вступая в законный брак, офицер должен был получить на это официальное разрешение начальства. Кроме того, все офицеры, служившие в Оренбурге, являлись прихожанами Военно-Петропавловской церкви, основанной в 1757 г., восстановленной после пожара в 1809 и находившейся на месте нынешнего сквера им. П.Осипенко.
Прапорщик Кизильского батальона Андрей Рычков “дозволения начальства” на брак по какой-то причине не получил. Священник Троицкой церкви Илья Иванов, давая письменное объяснение Благочинному Илье Агафонову, сообщал, что после службы он задержался в церкви. Уже в сумерках подъехали какие-то люди и потребовали немедленно провести обряд венчания. Отец Илья, не добившись от жениха нужных документов, якобы отказался его обвенчать. Но другой священник, Илья Феофилов, вместе с дьяконом Николаем Бреевым и пономарем Андреем Беляевым были согласны провести обряд. Настаивал и жених с приятелями, причем, как пишет священник, “с азартом, меньше уважительным ко храму и паче ко мне”. Тогда Феофилов предложил обвенчать молодых сам, если Иванов даст ему письменную просьбу. Дьякон Бреев тут же изготовил от имени Иванова следующую записку, адресованную Феофилову:
“Ваше благоволение Илья Петрович!
По слабости моего здоровья прошу вас обрачить свадьбу детей моих духовных Андрея Рычкова и Федосьи Гребенщиковой”.
Священник Иванов поставил под этой запиской свою подпись. Видно, очень уж сильно на него “нажали”. Он пишет, что подписал записку “из страху” и до окончания обряда “опасался выйти вон из алтаря”.
Отец Илья Иванов в своих объяснениях останавливается также на единственном имевшемся у жениха документе, называемом “обыском”.
Сам он документа не видел, а только слышал от сторожа Троицкой церкви Степана, что он, Степан, и написал этот “обыск” по приказу священника Феофилова. Копия “обыска” присутствует в деле. Это документ, содержащий краткие сведения о женихе и невесте. Жених назван отставным прапорщиком, что было неправдой. Далее сказано, что жениху 21 год, а невесте – 18, и что родители их благословили. Правда ли это – неизвестно. Указано также, что оба здоровы и что между ними нет родства, “как плотского, так и духовного”. Вот это, скорее всего, соответствовало истине.
Документ подписали официальные свидетели: оренбургского гарнизонного полка прапорщик Труфанов, юнкер десятой конно-артиллерийской казачьей роты Кудрявцев и коллежский секретарь Воронов. Кроме того, были еше участники обряда, называвшие себя “посторонними свидетелями”: штата оренбургского ордонансгауза аудитор Кудряшев и свидетель со стороны невесты майор Оренбургского казачьего полка Токсанов.
Итак, прапорщик с приятелями привез невесту в Троицкую, а не в Петропавловскую церковь, в необычное для венчания время, не имея разрешения на брак, запасшись подложным документом и, возможно, тайком! Почему? Можно только догадываться. Прибавили себе лет? Или, может быть, родители были против “неравного” брака?
Так или иначе, священник Илья Феофилов обвенчал молодых. Почему он это сделал? Вероятно, был “заинтересован”? Именно этот вопрос и послужил причиной разбирательства, тянувшегося четыре с половиной года. Началось оно уже 27 октября 1822 г., через два дня после венчания.
В этот день жених заявил, что венчался без позволения начальства “по неопытности и незнанию”, а никаких серьезных причин для этого не было, “кроме питаемой к ней (невесте – И.3.) взаимной любви”. Он назвал пофамильно всех свидетелей, признал себя виновным и попросил снисхождения.
Через три дня Рычков снова давал объяснения и признал, что за венчание взято с него Ильей Феофиловым 500 рублей, из них 80 наличными и расписка на гербовой бумаге на 420 рублей.
Дмитрий Кудрявцев, видимо, самое близкое доверенное лицо жениха, эти показания подтвердил и заявил также, что якобы не знал, что у жениха нет разрешения начальства, думал, что соответствующий документ уже заранее вручен священникам.
Остальные свидетели утверждали, что знают и того меньше, но о деньгах что-то слышали.
Всех их наказали трехдневным арестом. Молодожен отправился на гауптвахту на месяц.
Военный губернатор П.К.Эссен 4 ноября сам поставил в известность о случившемся благочинного г. Оренбурга священника Георгиевской церкви Иоанна Алфеева, а 13 ноября направил официальное письмо епископу Оренбургскому и Уфимскому Преосвященному Феофилу. Он требует, чтобы корыстолюбие священников было наказано, упоминая при этом как Илью Феофилова, так и Илью Иванова. К официальному письму военного губернатора приложены все объяснения, данные под присягой Рычковым и его приятелями.
Благочинный Алфеев, потребовав от священника Феофилова объяснений, получил от него очень гладкое сообщение, что-де священник Иванов дал ему записку, где просит обвенчать его духовных детей. Вот и послушался Феофилов, считая, что венчающиеся относятся к приходу Троицкой церкви. Да и в представленном ему документе прапорщик назван отставным, а отставному не нужно разрешение. И, конечно, не было у Феофилова никакой корысти!
Обо всем этом благочинный 16 ноября рапортовал в Оренбургскую духовную консисторию. 10 января 1823 г. консистория приняла решение о производстве следствия. Затем документ где-то задержался на целый месяц, и императорский указ, утверждающий это решение, был получен 24 февраля, о чем сообщил уже другой благочинный г. Оренбурга, протоиерей Спасопреображенского собора Илья Агафонов. Именно он и занимался расследованием.
9 апреля 1823 г. ему адресованы новые, более пространные объяснения Феофилова. Священник многословно утверждает, что не брал за венчание денег и на этот раз во всем обвиняет офицеров, которые совершили незаконный поступок, участвуя в недозволенном венчании, а потом и оговорили Феофилова и Иванова.
Тогда же дали свои объяснения дьякон Бреев и пономарь Беляев. Оба писали, что о деньгах ничего не слышали, что дьякон участвовал в венчании по приглашению Феофилова, который совершал обряд по письменной просьбе Иванова, а пономарь узнал, что будет свадьба, только когда пришел в церковь по другим делам.
Сам Иванов дал благочинному свою версию. Это те самые показания от 14 мая, о которых упомянуто выше. Почему-то версия отца Ильи кажется мне наиболее вероятной.
Следующие документы дела свидетельствуют о том, что по требованию протоиерея Агафонова всех участников венчания разыскивали и требовали от них новых объяснений.
Первым к благочинному явился 22 мая аудитор Кудряшев. Он, разумеется, упирал на то, что прошло слишком много времени со свадьбы, на которой он был всего-навсего “посторонним свидетелем”. Ему вообще неизвестно, было ли у Рычкова разрешение начальства, а у невесты – благословение родителей. Он не мог знать, правду ли написали в так называемом “обыске”, так как недавно живет в Оренбурге, и свою подпись под этим документом поставил только чтобы засвидетельствовать свое присутствие при обряде. О деньгах он что-то слышал, но плохо помнит, что именно.
Майор Петр Токсанов в мае был в командировке в степи, но как только вернулся, ему было предписано явиться к благочинному, и 14 августа он дал аналогичные показания. О деньгах он вообще ничего не знал, а подписался под “обыском” только чтобы подтвердить, что жених и невеста совершеннолетние и не в родстве друг с другом. Коллежскому секретарю Воронову и прапорщику Труфанову сообщили о вызове к благочинному, но их показаний не сохранилось. А Кудрявцева и Рычкова городская полиция не нашла, поскольку они к тому времени вышли в отставку и отлучились неизвестно куда.
Затем расследование вновь затормозилось, на этот раз надолго. В последующих документах фигурируют уже новые имена благочинного – протоиерей Григорий Челноков, и епископа Оренбургского и Уфимского – Его Преосвященство Амвросий.
Новый благочинный в конце 1825 года привел в порядок все документы дела и продолжил расследование. 16 мая ему были пересланы показания, которые дал в Бугурусланском уездном суде Андрей Рычков. Выйдя в отставку в чине поручика, он жил теперь либо в своем имении Бугурусланского уезда, либо в самом Бугуруслане. Рычков утверждал, что на его венчание согласны были оба священника – Иванов и Феофилов, но венчал Феофилов, а деньги, 80 рублей, жених для передачи ему выдал Кудрявцеву, и не знает, были ли они переданы по назначению.
Труфанова, теперь уже подпоручика, разыскали в городе Наровчате Пензенской губернии, где стоял Олонецкий пехотный полк, в который бывшего прапорщика перевели в начале 1824 г. 19 июня 1825 г. он дал показания командиру своего полка, который переслал их в Оренбург. Труфанов, лишенный возможности обсудить свои показания с приятелями, подтвердил факт передачи и денег, и расписки самим Рычковым в присутствии юнкера Кудрявцева, аудитора Кудряшева и Воронова. Тимофей Воронов, к этому времени титулярный советник, дворянский заседатель, 12 июля подтвердил в Оренбургском уездном суде, что обряд совершал священник Феофилов.
Кудрявцева, который в момент венчания Рычкова был юнкером, но в некоторых документах дела называется “отставным коллежским регистратором”, теперь, видимо, так и не нашли. Его бывший начальник, командир десятой казачьей конно-артиллерийской роты капитан Кублицкий уже в декабре 1825 г. сообщил, что Кудрявцев вышел в отставку еще в 1822 г. и находится в Симбирской губернии.
Решение по делу было вынесено 7 октября 1826 г. Оно было, в общем-то, мягким. Оренбургская духовная консистория считала, что священников следовало бы подвергнуть штрафу, а свидетелей, подписавшихся под “обыском”, судить гражданским судом за дачу ложных показаний, однако нашла возможным оставить их поступки без наказания, строго предупредив священников.
И уже в начале 1827 г. всем четверым священнослужителям, в том числе дьякону Брееву, который в это время уже священник в селе Мартынове Бугульминского уезда, было объявлено решение консистории. Последний документ дела – свидетельство пономаря Андрея Беляева в том, что впредь он обязуется “приступать к бракам с рассмотрением”.
Инна Зубова
Источник: “Вечерний Оренбург”, №34 от 16 августа 2000 г.
