По воспоминаниям дочери казачьего офицера Анны Бородиной
Моя жизнь проходила в конце XIX – начале XX века в пограничном городе-крепости Оренбурге, в казачьей семье. Казаки считались надёжным оплотом в пограничной охранной службе, именно поэтому ими заселялись все крепости восточной границы России — от Сибири до Каспия. С момента образования Оренбургского казачьего войска (ОКВ), первых из казаков поселили рядом с Оренбургом отдельным предместьем под названием Форштадт.
Предместье располагалось над самым Уралом. Чистый речной воздух поднимался от реки и распространялся по всему Форштадту.
На самом берегу Урала стоял Георгиевский войсковой собор, а перед ним была площадь, где проходили парады, войсковые круги Оренбургского казачьего войска, встречи высокопоставленных персон. Наш дом стоял на первой от Урала улице — Уфимской.
Лучшую мою подругу звали Анной. Училась она в станичной школе. Эта местная форштадтская школа располагалась по другую сторону от домов, за форштадтской площадью, рядом с пожарной каланчой (ныне конец ул. Ленинской). На рождественских каникулах 1914 года Аня пригласила меня на школьный спектакль. Они ставили пьесу из народной жизни под названием «Сиротка». В спектакле играли девочки из их класса. Главная роль досталась Ане. В постановке участвовал и хор войсковой музыки, где пели воспитанники духовной семинарии и двух военных училищ — имени И. И. Неплюева и юнкерского.
Этот спектакль, впервые устроенный в станичной школе, оказался в высшей степени удачным и превзошёл все ожидания. После праздника, возбуждённые и довольные успехом, мы вышли на улицу, перешли площадь и заметили впереди медленно идущих мальчиков из хора. Увидев нас, они остановились. Это были Борис Шишелов с другом Гришей Доброхотовым. Борис учился в Неплюевском военном училище, а Григорий — в семинарии. Самая разговорчивая из нас, Таня Качалина, спросила:
«Как вам понравился спектакль?»
Семья казаков Шишеловых, конец XIX – начало ХХ вв.
За разговорами мы дошли до дома Шишеловых, остановились и ещё немного пообщались. Солнце уже начало опускаться, и под его морозными лучами корочка хрупкого снега с треском проваливалась под каждым шагом, окутывая валенки со всех сторон почти до колен. Наступающие рождественские морозы давали знать о себе. Мои пуховые варежки, платок и шубка из овчины покрылись довольно объёмным слоем падающего снега, но домой никто не спешил. Таким запомнился мне этот день — 4 января 1914 года, когда я впервые заметила Бориса Шишелова.
Георгиевская церковь в Форштадте, XIX в.
Среди воспитанников дворянского Неплюевского училища Борис выделялся большими математическими способностями, точным исполнением всех заданий, как теоретических, так и практических, и даром слова. От других его отличала внутренняя интеллигентность и уверенность в себе. Это всегда меня смущало и придавало чувство растерянности.
Второй раз близкое общение с Борисом состоялось через несколько дней на празднике в нашем институте.
Наш институт был замечательным. Открылся он сначала как отделение при Неплюевском училище в 20-х годах XIX века и назывался просто девичьем училищем. Позже его переименовали в Оренбургский Николаевский институт благородных девиц (в честь умершего императора Николая I) под попечительством его супруги Александры Фёдоровны.
Физико-биологический кабинет Николаевского института, конец XIX века
Помню первый день своего пребывания в институте. Привели меня в бельевую. Здесь полностью одели во всё институтское. По широкой мраморной лестнице, застеленной дорожкой, провели на второй этаж в классную комнату. В углу висели иконы, под потолком красивые керосиновые лампы, вдоль стен стояли высокие книжные шкафы с учебными принадлежностями и пособиями. Разные физические и географические приборы располагались на столах, а на высоких шкафах виднелись чучела разных птиц. Меня поразили эти птицы: они будто живые застыли в разных позах. Казалось, что они смотрят на входящего. Как я узнала позже, меня завели в физико-биологический кабинет, здесь я впервые увидела и глобус. Учебные классы были обставлены намного скромнее: иконы, парты, каминные изразцовые печи, которые создавали домашний уют. Каждый день начинался с утренних молитв и заканчивался вечерними. Особенно мы любили петь в институтском церковном хоре. Церковное пение преподавал священник Иоанн Соломин, имевший аттестат от придворной капеллы. Он занимался управлением церковных певческих хоров города более пятнадцати лет и никогда не отступал от правил придворного пения Бахметева. Мы им очень гордились. Немаловажное место в нашем образовании занимали рисование, музыка, танцы и рукоделие. В институтском дворе мы проводили всё время, предусмотренное для отдыха. Зимой здесь заливали каток, а весной и летом готовились в институтском дворе к урокам.
Учебная церковь Николаевского института, конец XIX века
По большим праздникам к нам приглашали юнкеров и кадетов, иногда мы ходили к ним на торжества. Вот в один из таких праздников мы опять встретились с Борисом Шишеловым.
Это был рождественский бал 1914 года. В институтском актовом зале установили ёлку, украшенную флажками, свечами и сладостями, с потолка свешивались разноцветные гирлянды. Назначенные дежурные, девочки старшего класса, вместе с начальницей института у входа встречали гостей — губернское и войсковое начальство, институтских благотворителей и других приглашённых, юнкеров и кадетов. Среди вошедших кадетов я сразу заметила Бориса. Раскрасневшиеся с мороза, в приподнятом настроении, кадеты прошли к ёлке и остановились. Видно их порадовало убранство зала и праздничная парадная атмосфера, царившая вокруг.
Бал начался полонезом.
Все мы были в праздничной форме: тёмные фартуки и пелерины были заменены на белые, что выглядело красиво и нарядно. Следующим танцем был вальс. Заметное оживление прошло среди кадетов. Несколько наиболее смелых отделились от общей массы и направились к нам. Все заволновались. Я видела, как первые пары начали танец, но не успела позавидовать танцующим, как услышала знакомый голос:
«Разрешите пригласить на тур?»
Это был Борис. Мы вышли в центр зала и начали танцевать. Он шёл очень мягко и держал меня бережно и легко. Я чувствовала себя пёрышком, пролетающим вдоль всего зала.
Актовый зал института благородных девиц, конец XIX века
В большом перерыве мы прошли в другую залу, где на столах лежали сладости от самого губернатором. Традиция присылать разные гостинцы к торжествам началась с момента открытия института, когда губернию возглавлял В. А. Обручев. На каждый церковный праздник он не забывал присылать их.
Как только стихли последние звуки музыки, директор Неплюевского училища Н.М. Пузанов процитировал строки из пушкинской «Вакхической песни» и предложил поднять бокалы шипящего шампанского за наш институт и прекрасных воспитанниц:
Подымем бокалы, содвинем их разом,
Да здравствуют музы, да здравствует разум!..
Борис же, к моему удивлению, продолжил это стихотворение, стоя со мной у окна. Я была его единственной слушательницей
…Да здравствуют нежные девы
И юные жёны, любившие нас!
Полнее стакан наливайте!
На звонкое дно
В густое вино
Заветные кольца бросайте!..
Борис казался мне недосягаемым. Но, как ни странно, он вёл себя со мной как равный, ничуть не гордясь, и мне было с ним очень легко.
Шла зима 1914 года. С рождественского вечера мы не виделись, но оба жили надеждой на скорую встречу. У меня приближался выпуск из института, а Борис готовился стать офицером, он в этот год тоже заканчивал учёбу. Зима прошла быстро — в подготовке к выпускным экзаменам и предстоящему балу. Я не теряла времени зря — постоянно читала исключительно русскую классику: стихи и оды Державина, Пушкина, Лермонтова, Одоевского и Жуковского, изучала их биографии и написала несколько пейзажей с видами институтского двора. Мне хотелось идти вровень с Борисом. Всё это время мы переписывались.
Воспитанницы Оренбургского Николаевского института. Выпускной класс 1905 год
Выпускные экзамены приближались неумолимо.
И вот наступил долгожданный день выпуска. Младшие девочки института завидовали нам. Из предвыпускных классов пригласили только отличников. Они сидели отдельно в рядах и смотрели на нас широко раскрытыми глазами. Торжество началось молебном и исполнением гимна «Боже царя храни». Во время торжественной церемонии первым сказал речь-напутствие губернатор и наказной атаман Оренбургского казачьего войска Н.А. Сухомлинов, потом Преосвященный Феодосий, преподаватели, наши благотворители и родители. При вручении аттестатов все мы получили похвальные листы и по томику стихов А. С. Пушкина. Весь вечер играл духовой оркестр кадетов. Весь вечер я танцевала с Борисом.
Выпускницы Оренбургского Николаевского института. В центре – княгиня Оболенская
Выпускной проходил на нашей учебной даче, расположенной на горе Маяк. Веранды утопали в цветущей сирени, необыкновенный аромат шёл и от только появившихся в клумбах цветов. Молодая зелень придавала яркость и свежесть долгожданному событию.
Выпускной на учебной даче, гора Маяк
В небольшом перерыве мы вышли на воздух прогуляться по липовой аллее, ведущей к Сакмаре. Здесь произошёл романтический диалог: Борис прочёл мне несколько своих любимых стихов, первым из которых был «Средь шумного бала», и преподнёс очень красивый дамский альбом с посвящением, просил меня прочитать его вслух. Я чувствовала, что оно писалось в минуты искреннего душевного порыва, и поняла, что Борис предлагает мне руку и сердце. На предложение я ответила согласием и вместе с тем в ответ подарила ему свою любимую акварель-натюрморт — копию с работы художника Борисова-Мусатова.
На следующий день мы с Борисом и моя сестра Надя с мужем, — Виктором Доброхотовым,— отправились в Зауральную рощу на дачу к Доброхотовым. За Виктора, выпускника духовной семинарии, моя сестра вышла замуж прошлым летом.
Большая поляна за Уралом, конец XIX – начало XX вв.
Дача находилась за Большой поляной. С высокого берега открывался прекрасный вид на азиатскую сторону, где до самого горизонта простирались казахские степи. Повсюду стояла высокая, ещё сочная трава с множеством полевых цветов. Впереди виднелись домики разной конфигурации с застеклёнными верандами. Перед дачей Доброхотовых был огромный фруктовый сад с беседкой, обвитой диким виноградом. На столе уже стоял готовый самовар с угощениями, приготовленными бабушкой Виктора. Семья Доброхотовых проводила здесь всё лето. После чаепития все прошли в гостиную, где стоял рояль. Я села и сыграла Шопена и несколько романсов, а Надя с Виктором пели на два голоса. Виктор имел прекрасный тенор. Наде с ним было хорошо. Ей нравилось его спокойствие, надёжность и честность во всём.
Дачи за Уралом, конец XIX – начало XX вв.
Мы приятно провели день. Гостеприимство мамы и бабушки просто поражало. Папа Виктора в это время находился на службе в Пантелеймоновской дачной церкви, которая находилась здесь, в центре рощи, и предназначалась специально для отдыхающих дачников.
Вид на Оренбург из Зауральной рощи, конец XIX – начало XX вв.
Вечером все вчетвером мы решили погулять по роще — прошлись по аллеям и вышли к беседке, где играл духовой войсковой оркестр. Здесь каждый вечер собирались дачники и приятно проводили время. Оркестр столь замечательно играл и исполнял такие прекрасные вальсы, что просто невозможно было устоять на месте, и наши две пары присоединились к танцующим.
Через несколько дней после этого замечательного вечера началась Первая мировая война. На нашей форштадтской площади состоялись проводы казаков. Провожали очень торжественно и трогательно. Сначала вынесли знамёна, хоругви и нашу покровительницу — Табынскую икону Божией Матери, отслужили молебен, затем казаки прошли по площади и под звуки марша «Прощание славянки» вышли через форштадтские ворота.
На фронт в составе второго казачьего полка ушёл и Борис.
Проводы казаков на фронт, 1914 г.
Я получила от него два письма. Одно с дороги и другое, написанное накануне крупного сражения в Восточной Пруссии. Там их полк попал в окружение и потерял половину состава вместе с командиром. В числе погибших оказался и Борис.
Прошло несколько лет, прежде чем я смогла немного успокоиться и реагировать на окружающий мир. Вскоре к моему горю и переживаниям прибавились новые трагические события, охватившие всю страну, Оренбург и наш Форштадт — революция. После переворота и гражданской войны нам, детям белогвардейских офицеров, тоже жилось нелегко.
Позже я вышла замуж и из Форштадта уехала. Выросли наши дети, жизнь прошла довольно спокойно, но мой родной Форштадт стоит перед глазами постоянно. А такого светлого и трепетного чувства, как к Борису, я, к сожалению, больше никогда не испытала.
Оренбург, Форштадт, конец XIX – начало XX вв.
После гибели Бориса я долгое время не могла успокоиться. Но жизнь продолжалась… Ко всему добавились бурные события революции и гражданской войны, охватившие всю Россию, Оренбург и, конечно же, наш Форштадт.
Чтобы продолжить рассказ о моей жизни, вернусь к более ранним событиям юности — радостным и безоблачным, когда я не придавала никакого значения некоторым моментам и обстоятельствам.
Рождественский бал 1914 г.
Дортуар воспитанниц института. Начало XX в.
В дортуаре царила ужасная суматоха, готовились к рождественскому балу. Девочки причёсывались, гладили, одевались. Таня Камбулина вызвалась погладить мне белый фартук и ленту в косу. Не успела я согласиться, как зашипел раскалённый утюг, запахло жжёным и в центре фартука образовалась огромная дыра. Было ужасно жалко и обидно. Деваться было некуда, и фартук пришлось заменить белым бантом.
Таня Камбулина
Наконец мы все вместе поднялись в большой актовый зал на торжество. В самом центре стояла наряженная ёлка с фонариками и свечками, горели развешенные по всему залу гирлянды. Гости уже собирались. Наша начальница, Олимпиада Кирилловна, встречала приглашённых приветливыми словами:
«Очень рады, гости дорогие! Проходите! Это наши старшеклассницы».
Олимпиада Кирилловна обратилась ко мне и Тане Камбулиной:
«Девочки, проводите Ивана Фёдоровича на почётные места гостей».
Почётный гость в нашем сопровождении прошёл на приготовленные места, сказал что-то очень приятное и вежливо поблагодарил за внимание.
Мы сразу же переключились на появившихся в дверях приглашённых кадетов, среди которых, как уже говорила, я заметила Бориса Шишелова. Все мои мысли и взгляды в тот вечер были обращены только на него. Именно поэтому я не придала никакого значения немаловажному, как оказалось потом, моменту вечера. В самый разгар бала, когда хотелось слушать прекрасную музыку духового оркестра кадетов и бесконечно танцевать под его звуки, Олимпиада Кирилловна восторженно представила почётного гостя торжества — попечителя и благотворителя нашего института, купца первой гильдии Ивана Фёдоровича Путолова. Он обратился он ко всем присутствующимс речью:
«Дорогие преподаватели, воспитанницы и гости,поздравляю вас с замечательным праздником — Рождеством Христовым! В этот светлый и радостный день издавна принято дарить подарки. У меня их три. Первый — для всеми уважаемой и любимой Олимпиады Кирилловны (вручил нашей начальнице института красивую коробочку, перевязанную лентой). Второй— сладкий — всем воспитанницам института (передал классной даме два огромных свёртка). Третий — маленький, но загадочный — хочу вручить самой романтичной участнице сегодняшнего бала, к тому же, как мне сказали, это одна из первых учениц института. Я не знаю её имени — это ваша воспитанница с белым бантом на платье!»
Сначала я не поняла, о ком идёт речь, но девочки меня подтолкнули, и через огромный зал под взглядами тысячи глаз я подошла к почётному гостю.
Он открыл подарочную коробочку, достал переливающуюся брошь и пристегнул её мне на бант. Раздались бурные аплодисменты. Иван Фёдорович спросил мое имя. Зазвучал заключительный вальс…
Рождественский бал 1914 г. Акварель худ А. Назаровой
После гибели Бориса в моей жизни произошёл резкий поворот, где было много переживаний и трудностей. Но благодаря достойным, добрым людям удалось всё это преодолеть.
Узнав мою фамилию на выпускном балу, Иван Фёдорович изумился: мои родители были его давними приятелями, меня же он не видел с детства. Через два дня Иван Фёдорович заехал к нам домой, поделился впечатлением о выпускном бале и выразил родителям своё самое серьёзное намерение относительно меня. Родители пообещали поговорить со мной и уверили его в благополучии дальнейших событий. Когда я сказала о сделанном мне Борисом предложении и твёрдом решении выйти замуж только за него, родители отступили. Ведь против Бориса они тоже ничего не имели.
На следующий день Иван Фёдорович уехал в Москву на промышленно-художественную выставку, где он представлял свою муку-крупчатку и ещё какой-то товар. Вернулся в конце августа, когда уже пришло известие о гибели Бориса. Он приехал восторженный, с множеством подарков, насилу дождавшись подписания всех торговых и банковских бумаг. С вокзала сразу поспешил к нам. Мама рассказала о моём состоянии, ведь я уже три недели лежала в горячке. Иван Фёдорович пожелал выздоровления, оставил подарки и ещё раз напомнил, что все его намерения остаются в силе.
Я выздоровела… Незаметно пришёл 1918 год, это ужасно страшное время. На Форштадт производились частые налёты красноармейцев. Шли настоящие погромы, аресты и убийства, особенно казачьих офицеров. На улицу невозможно было выйти: со всех сторон слышались стрельба и конный топот. Во многих семьях произошёл раскол, в том числе и у нас. Старший мой брат Николай перешёл на сторону советской власти, стал коммунистом. Сестра с мужем вместе с отрядом Дутова пошли через казахские степи в Китай. Суровая зима 20-го года застала их врасплох. До места добралась лишь десятая часть ушедших. Видимо, смертельная участь постигла и Надю с мужем. Известий от них никогда не приходило.
Как-то утром ко мне в спальню зашла мама и сказала, что заезжал Иван Фёдорович, справлялся о моём здоровье. Мама внимательно посмотрела на меня и очень убедительно добавила, что дело не терпит больше промедления. Ивану Фёдоровичу нужно срочно выезжать во Францию, поскольку там открывается его торговый дом. Он ждал моего согласия на венчание. После некоторого молчания я совершенно равнодушно ответила согласием.
Через несколько дней мы уехали. Как оказалось, эта поездка продолжалась всю оставшуюся жизнь. Как я уже говорила, жили мы безбедно, Иван Фёдорович оказался добрым, хорошим человеком. Выросли дети, жизнь прошла довольно спокойно, но я всегда безумно скучала по Родине. Вся моя жизнь словно разделилась на две части: одну — в Оренбургском Форштадте и вторую — во Франции. Когда в конце 50-х годов мне посчастливилось побывать в родном Форштадте, всё детство и юность промелькнули перед глазами как одно прекрасное мгновение.
Очерк написан научным сотрудником Оренбургского губернаторского музея Ольгой Юрьевной Бобровой по воспоминаниям дочери казачьего офицера Анны Бородиной
Источник: