Караванная торговля со Средней Азией

Трудовая повседневность российского купечества в сфере караванной торговли со Средней Азией в эго-текстах второй половины XVIII ‒ первой трети XIX веков

Привлечение источников личного происхождения для разработки проблем повседневной жизни различных социальных групп, трудовых коллективов или этнических общностей является обязательным условием подготовки труда по истории повседневности. Без опоры на пласт материалов, созданных выходцами из определенной сословной, рабочей или конфессиональной среды, нет возможности в полном объеме воссоздать условия семейного либо делового быта людей, составить психологический портрет человека, понять мотивы его поступков, представить уровень жизни представителей различных профессий и т.д.

Комплекс эго-материалов позволяет увидеть через субъективную оценку событий общественные настроения в период политических и экономических катаклизмов, специфику исторического периода, поведение людей в экстремальных условиях боевых действий, отсутствующие в официальных хрониках [13, с. 209]. По справедливому утверждению Н.В. Суржиковой

«…изучение эго-документов является сегодня одним из наиболее перспективных направлений самых разных гуманитарных исследований, в равной степени востребованных как в России, так и за ее пределами» [25, с. 581].

Эффективность эго-документов как исторического источника демонстрируется в работах таких ученых, как А.Б. Бушев и М.А. Клинова [3, 16]. В частности, М.А. Клинова убеждена, что, анализируя эго-материал, исследователь

«сосредотачивается не столько на том, что произошло, а на том, как повествует о событии агент, как через текст он воспроизводит культурные схемы и поведенческие модели, как раскрываются посредством рассказа его представления об идеальном и желаемом, нужном и должном, нарушениях и правилах, субъективные суждения о плохих и хороших поступках в различных оценочных системах…» [16. с. 301].

Истории российского купечества посвящено огромное количество работ современных исследователей. Реконструкция отдельных аспектов повседневного быта дореволюционных предпринимателей сквозь призму эго-документов проделана в работах Е.В. Банниковой и Е.В. Комлевой [2, 17, 18]. Из материалов семейного архива курских купцов Гладковых Е. Н. Меньшикова получила сведения о масштабах фамильного дела династии предпринимателей, географии их бизнеса и размерах торговых оборотов [19, с. 26].

Что касается методологической основы исследования эго-текста, то упор был сделан на принцип контекстно-исторического анализа (анализ связи исторической ситуации и условий создания источника) [14, с. 86.]. Деловую активность людей, в том числе и предпринимателей, в качестве самостоятельного аспекта повседневности выделили социологи М. Вебер и А. Щюц.

Так, М. Вебер писал, что индивиды, ориентированные на рынок, рассматривают свое поведение как «средство» и направляют его на

«собственные типические субъективные хозяйственные интересы в качестве ― цели и на столь же типические ожидания предполагаемого поведения других в качестве ― условий‖ для достижения этой цели» [4, с. 476].

А. Щюц в качестве одного из шести компонентов повседневности выделил активную трудовую деятельность и определил, что

«суть повседневной жизни заключается в решении практических задач, требующих преимущественно физических усилий и имеющих целью достижение максимального личного комфорта» [Цит. по: 15, с. 9].

Использованные в данной работе источники представляют собой переписку российских купцов с руководителями погранично-таможенных служб Оренбургской губернии, прошения на имя военных губернаторов края и даже ходатайства в адрес высшего руководства страны. Данные эго-материалы демонстрируют нам особенности купеческого труда в сфере караванной торговли со Средней Азией и являются уникальными и практически единственными носителями информации об этой сфере коммерции, составленными в предпринимательской сословной среде периода второй половины XVIII ‒ начала XIX вв. «Дефицит» купеческих эго-текстов обусловлен тем, что в указанное время большая часть коммерсантов еще не вышла на уровень образования, позволяющий собственноручно создавать мемуары, и не достигла культурного развития, дающего стимул для подобного творчества, поэтому во многом рассмотреть специфику трудовой повседневности торгового класса можно лишь обратившись к источникам, созданным по рабочей необходимости.

Путевые заметки самарского купца Д. Рукавкина были составлены на заре торговли России со Средней Азией через Оренбургскую губернию в 1753 г. во время его поездки по торговым делам в Хиву [24]. Небольшой по объему текст ярко отражает наиболее острую для XVIII ‒ первой половины XIX вв. проблему торгового взаимодействия России с азиатскими ханствами, заключавшуюся в регулярных нападениях кочевников на купеческие караваны. Данила Рукавкин писал, что весь путь до Хивы он с товарищами пребывал «во всегдашнем ожидании разграбления каравана и побития нас» [24, с. 26].

О реальности угрозы потерять в пути имущество и жизнь Рукавкин написал следующее:

«…должны ехать с товарами своими неминуемо чрез ту Киргиз-кайсацкую орду, от которой не только караваны нападению, а товары разграблению, но и купцы не редко убийству подвержены бывают» [24, с. 33].

Эти откровения коммерсанта дают возможность представить то, каким стрессом для человека оборачивалось путешествие по безлюдным пространствам казахской степи.

После контактов с представителями местных деловых кругов самарский купец убедился в том, что выходцы из различных слоев хивинского общества (аристократы, торговцы, земледельцы) «усердно желают иметь с нами коммерцию» [24, с. 31]. Однако желание развивать межгосударственные экономические связи не переходило в область практической реализации, так как

«набеги Киргиз-кайсаков, а потому и страх производить с Россиянами торги, быть ограбленными от них в степном пути, в проезде с караваном до Оренбурга, охоту сию умаляют» [24, с. 31].

Самарский предприниматель понимал зависимость Оренбурга как центра торгово-экономических связей России и Средней Азии от настроений обитателей казахской степи.

«Город Оренбург хотя для коммерции с тамошними Азиятскими народами способен, но в производстве и распространении оной происходит от Киргиз-кайсацкой орды, как от своевольного и необузданного народа…», ‒ делился взглядом на порядок вещей Д. Рукавкин [24, с. 33].

Некоторые фрагменты путевых заметок посвящены описанию городских оборонительных сооружений, качеству вооружения охраны крепостей, ирригационной системе городов и т.д. Предприниматель писал о фортификационной системе и охране некоторых хивинских городов, что укрепления

«кроме невысоких глиняных стен и небольших рвов не имеют; артиллерии никакой нет, и оружие их, по большей части ‒ стрелы и копья; имеют и огненное орудие, но оного весьма мало» [24, с. 27]. Д

остаточно четкая фиксация моментов, связанных с обороноспособностью Хивинского ханства, скорее всего, была продиктована не одним лишь праздным любопытством человека, впервые посетившего Среднюю Азию, а была обусловлена задачами разведывательного характера. Дело в том, что правительство Российской империи вплоть до полного присоединения Средней Азии в 70-х гг. XIX в. привлекало купцов как людей, обладающих «легитимной» возможностью посещать иностранные государства для сбора сведений о сопредельных странах. Поэтому шпионаж в пользу отечества являлся «побочным» компонентом трудовой повседневности коммерсантов, торгующих на азиатском направлении в XVIII ‒ первой половине XIX вв.

Агентом, выполняющим поручения оренбургского военного руководства, был челябинский купец 1-й гильдии Иван Ахматов. О причастности предпринимателя к сбору разведданных сообщает его письмо к губернатору Г.С. Волконскому, отправленное в ноябре 1805 г. Во вступительной части документа прописана основная причина обращения к руководителю края ‒ потеря имущества в результате встречи с бандой номадов.

«Из числа отправленных мною в прошлом месяце [октябре ‒ К.А.] 1805 года в Бухарию с конфедентом Хабибуллой Абдуловым и Туркестан с приказчиком Санфуллой Абдуловым с товарищи при караване собственных моих товаров во время следования в обратный путь грабителями киргиз-кайсаками Меньшей орды дюрткаринского и чиклинского рода под предводительством известного по таковому хищничеству Яйзака, с позволения султана Каипова ограблено…», ‒ писал о своей проблеме купец [6, д. 266, л. 6].

Этот небольшой отрывок письма интересен, прежде всего, тем, что позволяет узнать важные детали профессиональной деятельности И. Ахматова и осознать серьезность угрозы для передвижения торговых миссий со стороны разбойничьих банд.

Во-первых, предприниматель не остановился перед отправкой товаров и грузов в осенне-зимний период, когда погодные условия в казахской степи являлись особенно неблагоприятными. В дальнейшем становится ясным, что это было продиктовано экстренными обстоятельствами, не зависящими от воли хозяина груза.

Во-вторых, из текста вырисовывается географический охват деловой активности челябинского купца. Его доверенные лица отправились для реализации коммерческого замысла сразу в два среднеазиатских торговых центра ‒ Бухару и Туркестан. В-третьих, упоминание в тексте «известного по таковому хищничеству Яйзака» говорит о том, что в степи действовали организованные банды кочевников, подчинявшиеся единому лидеру и специализировавшиеся на грабеже купеческих караванов.

Численность таких группировок могла достигать нескольких сотен человек, что обеспечивало численное преимущество над охраной каравана. Так, екатеринбургский купец Г. Лазарев в 1817 г. уведомил оренбургского военного губернатора П.К. Эссена о том, что смешанный российско-бухарский караван, в котором было и его имущество, подвергся нападению каракалпаков и туркмен

«в 800 человеках под предводительством Таги-Нияза» [9, д. 1598, л. 92об.].

Следующая часть текста объясняет причину, по которой купец отважился направить свои товары за границу в неподходящее для передвижения по степи время. Отрывок гласит:

«А потому и приемлю смелость прибегнуть под особое Вашего Сиятельства покровительство; о предстательстве у монаршего престола о вознаграждении возвращением потери сей, расстраивающей торговлю и состояние мое, более потому что вашему сиятельству должно известно, что отпуск сей был учинен мною по особому от вашего сиятельства поручению для сыскания укрывающихся в Бухарии и Самаркане государственных преступников; и для сыскания известного Мурзы Надыра о коем особенно от меня вашему сиятельству донесено [6, д. 266, л. 6об.] Об издержках же на то употребленных не получа желанного успеха упоминать не смею, кои тоже составляют знаменитую сумму и остается в особенном вашего сиятельства благоволении» [6, д. 266, л. 7].

Получается, что воля военного губернатора заставила Ахматова в срочном порядке направить своих приказчиков в Среднюю Азию. О том, что поездка относилась к разряду внеплановых, говорит и достаточно скромный размер суммы, объявленный купцом на троицкой таможне ‒ 14 580 руб. 50 коп. [6, д. 266, л. 10]. Не совсем понятен смысл последнего предложения, то ли купец намекал военному губернатору о необходимости компенсировать экстраординарные затраты на розыскную деятельность, даже несмотря на неудачный исход операции, то ли просто напоминал о сумме, которая и без того была ему обещана Г.С. Волконским.

Завершало письмо некое воззвание к военному губернатору, которое содержит весьма любопытный материал:

«Ваше сиятельство воззрите на сие последствие из единого усердия к пользе Отечества мною предприемлемое, и не дайте ослабнуть состоянию и торговле моей, которая всегда государству приносила ежегодных выгод по троицкой таможне платимыми пошлинами до 3000 рублей не включая мелочей. И чтоб здешний край, до сего времени отличающийся от Оренбурга спокойным путем не пришел в такую же опасность, к расстроению всеобщей торговли служащей…» [6, д. 266, л. 7].

Получается, что маршруты караванов различались в плане надежности перемещения торговых делегаций. На дороге из Оренбурга в города Средней Азии риск подвергнуться грабежу был значительно выше, нежели по пути из Троицка.

Лояльное отношение купечества к поручениям региональных властей давало некоторые гарантии того, что прошения о поддержке в трудной ситуации не останутся без ответа.

Желая как-то помочь Ахматову с возвратом потерянных средств и при этом избежать конфронтации с коренным населением казахской степи, Г.С. Волконский в 1806 г. обратился за инструкцией к министру коммерции Н.П. Румянцеву. Военный губернатор спрашивал у имперского чиновника о том, как следует поступить с налетчиками:

«…или учинить захват грабителям киргизцам и их родственникам, или вызвать их в Оренбург чрез хана под неприметным предлогом, принудить затем возместить убытки купечества, содержав виновных до тех пор, пока их роды не внесут потребной суммы, а после наказать, сослать в Сибирь на поселение» [6, д. 266, л. 9об.].

Однако архивный источник не отразил завершение истории с возвратом И. Ахматову похищенного имущества, поэтому нельзя с уверенностью утверждать, помогло ли купцу нахождение на тайной службе решить вопрос с компенсацией.

Стоит добавить, что сбор географических, этнографических и прочих сведений о Средней Азии оренбургская региональная администрация продолжала возлагать на купцов примерно до конца 60-х гг. XIX в. Наиболее известным исполнителем правительственных поручений был оренбургский купец 2-й гильдии Семен Ключарев. Период его активности как агента пришелся на начало 50-х ‒ начало 60-х годов XIX в. [1, с. 8].

Ценность добываемых им сведений подтверждал назначенный Ключареву и утвержденный царем постоянный денежный оклад 400 рублей в год [23, с. 216]. В дальнейшем эта специфическая обязанность исчезла из трудового процесса предпринимателей в силу присоединения среднеазиатских территорий к Российской империи.

В переписке Г.С. Волконского с троицкой пограничной таможней по поводу достоверности указанной Ахматовым суммы ущерба обнаружен один интересный момент. На страницах источника пострадавший предприниматель классифицируется как

«…челябинский 1-й гильдии купец и коммерции советник Иван Ахматов» [6, д. 266, л. 10].

Поощрительная система, наделяющая купцов почетным званием коммерции советника, начала действовать с марта 1800 г. [22, с. 102]. В законодательном акте значилось:

«…изъявляя Высочайшее благоволение Наше торгующим, искусством и знаниями в торговле к общей пользе содействующим, восхотели Мы ознаменовать их особенным знаком Монаршего Нашего к ним уважения. Для чего сим и учреждаем новый для них класс отличия под названием Коммерции Советников…» [22, с. 102 ‒ 103].

Судя по времени переписки И. Ахматова и Г.С. Волконского (1805 ‒ 1806 гг.), челябинский купец был одним из первых в Оренбуржье торговых людей, удостоившихся звания коммерции советника, что говорит о его заслугах в деле развития экономических связей с государствами Средней Азии.

Из прошений, составленных предпринимателями, можно получить сведения об эффективности работы наемных купеческих служащих. В 1803 г. в троицкую таможню поступила жалоба от Мусы Утямышева, сына малмыжского купца 1-й гильдии Абдулы Утямышева, о том, что караван его отца, отправленный в Бухару, подвергся нападению туркмен [5, д. 165, л. 1].

«В прошлом 1803 году по дозволению оренбургской пограничной комиссии, отправлено от отца моего Утямышева с приказчиком Таиром Башировым чрез сею таможню в Бухарию разного российского и немецкого товара на сумму 111 535 рублев. Будущих в пути в караване с прочими бухарцами не доехав до Бухарии примерно верст за двести ограблено трухменцами товара суммою на 85 000 рублев…», ‒ рассказывал о случившемся владелец груза [5, д. 165, л. 5].

Далее М. Утямышев привел пример преданности приказчика Баширова взятым на себя обязательствам. Ответственный за осуществление коммерческого замысла работник попросил о помощи в поиске участников грабежа и возврате хотя бы части имущества самого правителя Бухары ‒ эмира Хайдара ибн Шахмурада.

«…Означенный приказчик Баширов по приезду в Бухарию настоял просьбою у тамошнего владельца Мирхайдара…», ‒ пояснял действия приказчика М. Утямышев [5, д. 165, л. 5].

В результате оперативных действий Т. Баширова купцам удалось возвратить 15 тыс. руб. Конечно, эти средства составляли всего лишь 12,75% от всех потерь предпринимателей Утямышевых, но работа, проделанная их служащим, говорит о том, что купцы не ошиблись с выбором приказчика. В подобной ситуации мало кто из наемных сотрудников согласился бы рисковать ради чужого имущества. На пассивное поведение многих наемных управленцев, уполномоченных вести дела российских коммерсантов в Средней Азии, обратил внимание П.И. Небольсин.

«Приказчику нет настоятельной надобности работать головой за чужого человека», ‒ характеризовал отношение к своей работе лиц, не являющихся собственниками товаров и средств, П.И. Небольсин [20, с. 19].

К тому же, по свидетельству ряда источников, бухарский правитель отличался жестоким характером и с недоверием относился ко всем иностранцам.

О нравах эмира Хайдара писали российские подданные Константин Мартынов и Григорий Злобин, которые были пленниками в Бухаре в период с 1818 по 1820 гг. [10. д. 1644, л. 28]. Через купеческого приказчика пленные россияне передали письмо военному губернатору Оренбуржья П.К. Эссену, в котором описывали тяжелые условия своего содержания и бесчеловечное отношение местных властей как по отношению ко всем иностранным подданным, так и к тем, кто с ними контактирует. Адресанты уверяли начальника Оренбургского края, что

«бухарский хан, узнав, что прошлого года пленные писали два просительные письма, разыскал знающих грамоте и трех человек повесил, что велит он вешать и тех о коих осведомится, что люди хорошие, говорит неверных должно всех истребить, ибо они делают в Россию переводы» [10, д. 1644, л. 28об.].

В июле 1819 г. П.К. Эссен отписал по поводу этих событий управляющему иностранной коллегией К.В. Нессельроде:

«Полагая, что все сие изображено в виде увеличенном, нельзя однако же отвергнуть некоторой в том достоверности, тем паче, что бухарский хан на письмо мое о возвращении семи человек пленных наших сделал отзыв неудовлетворительный…» [10, д. 1644, л. 29].

Даже если российские пленные, измученные условиями пребывания в неволе, могли несколько недостоверно рассказать о событиях, преувеличивая под действием полученных психологических травм жестокость правителя Бухары, но нет сомнений в том, что отношение эмира Хайдара к иноплеменникам нельзя назвать доброжелательным или хотя бы нейтральным.

Следующий материал демонстрирует решимость отдельных купцов улаживать вопросы с возвратом похищенного имущества не совсем законными способами. Купец 3-й гильдии из города Арска Казанской губернии Абзалил Галиев пострадал во время налета на караван в 1810 г., который совершили казахи «Чумекейского рода» [7, д. 824, л. 1].

Предприниматель поспешил сообщить о случившемся в оренбургскую пограничную таможню, благодаря чему часть утраченного имущества была найдена и возвращена потерпевшему. В письме военному губернатору Г.С. Волконскому, составленном в октябре 1811 г., предприниматель указывал, что

«по принятым мерам часть из того каравана возвращена, в числе том получил и я пятнадцать пудов бумаги и сорок концов выбойки…» [7, д. 824, л. 1].

Однако «прочие товары, принадлежащие мне всего на семьдесят пять тысяч двести семь рублей остаются по ныне в руках Чумекейского рода Куитского и Тюбетского отделений у киргизцев…» [7, д. 824, л. 1].

Расторопный купец уже располагал сведениями о месте нахождения своих обидчиков,

«которые теперь кочевьями располагаются от Орской крепости верстах в ста…» [7, д. 824, л. 1].

Дальнейший текст послания демонстрирует представление российского купца о надежности кочевого народа в плане уплаты какого-либо долга. Предприниматель заверял военного губернатора, что

«…вообще киргизцы за всеми обязательствами весьма редко расплачиваются добровольно…» [7, д. 824, л. 1].

В виду этого обстоятельства, А. Галиев просил руководство губернии разрешить силовое воздействие на причастных к грабежу казахов, причем коммерсант уже имел заготовленный план операции, которым и поделился с Г.С. Волконским. Во-первых, действовать предстояло быстро,

«…пока они [казахи – К.А.] не откочевали в даль»,

и во-вторых,

«отрядить команду под начальством Губерлинской крепости коменданта Г. [господина – К.А.] штабс-капитана Епанешникова, как весьма опытного в сих делах и знающего татарский и киргизский разговор, и чтобы при нем с командой отряжено было Орский атаман Бурюбай и позволено было следовать мне и моему поверенному для получения моей претензии…» [7, д. 824, л. 1].

Предложенный Галиевым вариант силового давления на участников грабежа интересен тем, что пострадавший предприниматель приводит имена конкретных должностных лиц, которые должны были помочь ему привести замысел в исполнение, а не довольствуется абстрактными формулировками о надежде на помощь властей. Поэтому стоит предположить, что купец Галиев в аналогичных вопросах уже прибегал к услугам коменданта Губерлинской крепости и орских чиновников, наверняка проявляя при этом материальную благодарность за услуги.

Подтвердить наличие коррупционных связей арского коммерсанта с администрацией Орской крепости в некоторой степени может следующая информация. Рассмотрение дела А. Галиева заняло несколько лет, поэтому, не получив никакого ответа из аппарата военного губернатора, купец начал действовать на свой страх и риск. В июне 1813 г. оренбургская пограничная таможня переправила Г.С. Волконскому письмо группы азиатских торговцев.

В послании говорилось:

«Бухарские караванные начальники и купцы в сею [Оренбургскую – К.А.] таможню с прошением, в коем прописывают, что известились они через письмо от находящихся в Орской крепости бухарцев, о безвинном захвате посредством начальства арским купцом Абзалилом Галиевым доставивших сего [1813 – К.А.] года караван 8-ми человек возчиков-киргизцев…» [7, д. 824, л. 41].

Чиновники пограничного ведомства со слов бухарских коммерсантов поясняли, что А. Галиев

«…имел претензию за ограбленные Крестовникова товары, на киргизцев Куитского отделения, но захватил в Орской крепости, пришедших с караваном джадаярского, балхинского и дюрткаринского родов киргизцев – совершенно безвинных» [7, д. 824, л. 41об.-44].

Сложившаяся ситуация выглядит следующим образом: после некоторого материального стимула со стороны купца, орское руководство поместило под стражу абсолютно случайных людей, на которых по какой-то причине указал А. Галиев.

Не желая наступления кризиса в отношениях Российского государства с кочевым населением казахской степи, Г.С. Волконский велел А. Галиеву отпустить задержанных возчиков и настоятельно рекомендовал, чтобы тот

«употребил меры к изысканию самих настоящих виновников Куитского отделения киргизцев и к захвату их при удобном случае, а отнюдь не в теперешнее время, когда киргизцы с препровождением каравана прикочевывают для проведения мены» [7, д. 824, л. 46об.].

Решая вопрос с возвратом имущества, похищенного в 1810 г., Абзалил Галиев продолжал вести внешнеторговую деятельность на азиатском направлении и во втором десятилетии XIX в. Однако злоключения А. Галиева не сводились только к потере во время налета кочевников значительных денежных сумм.

Из донесения султана меньшей орды Темира Иралина Г. С. Волконскому, составленного осенью 1814 г., видно, что

«чиклинского, дюрткаринского и балхинского родов воры киргизцы в числе 50-ти человек означенного купца Галиева имение ограбили, а брата его увезли с собой в плен» [7, д. 824, л. 58 ‒ 58об.].

Будучи преданным российским властям, Т. Иралин предпринял попытку помочь ограбленному купцу и вступил в переговоры с разбойниками, но миссия его не увенчалась успехом. Казахский султан докладывал, что

«хоть я чрез посланных к тем грабителям трех человек киргизцев требовал возвращения купца Галиева увезенного брата и 17 верблюдов и четырех лошадей, но они требование не признав сказали, что они российским пределам есть недоброжелатели и намерены иметь войну и всегда грабить караваны» [7, д. 824, л. 58об.].

Как выяснилось в дальнейшем, брат арского предпринимателя оказался человеком волевым и находчивым. Проведя некоторое время в плену, он сумел совершить побег.

«Брат же, увезенный теми грабителями через два месяца от них бежав, приехал в наш улус», ‒ пояснял в письме Т. Иралин [7, д. 824, л. 58об.].

Настроенные миролюбиво по отношению к подданным российского государства казахи помогли беглецу собраться в дорогу домой. Но наслаждаться свободой брату А. Галиева довелось недолго. По словам лояльного казахского предводителя, с беглецом приключилось следующее:

«…в красных песках попавшись 20-ти человек дюрткаринцев они его ограбили, отняв у него верблюда, лошадь и сняв с него одежду самого бросили нагова» [7, д. 824, л. 58об.].

Изъятие у жертвы элементов одежды, возможно, представляло из себя некую демонстрацию власти победителя над побежденным, процедуру унижения слабого сильным, а могло диктоваться чисто экономическими мотивами. Например, халаты, особенно бухарского производства, представляли для казахов определенную ценность. Н. Уралов писал, что «главный продукт потребления между киргизами – халаты» [27, с. 166].

«Всякий киргиз и киргизка ходят в бухарских халатах. Халат стоит minimum 1 р. 50 к.», ‒ объяснял предпочтения кочевников автор [27, с. 167].

В такой ситуации хорошая одежда купца вполне могла заинтересовать грабителей как предмет мены или продажи. Видимо, пострадавший купеческий брат обладал значительной физической выносливостью и отменным здоровьем, потому что последний инцидент не повлек за собой его гибель в безводной степи. Все тот же Темир Иралин записал, что после вторичного нападения купец «пришел пешком в киргизские аулы и находился в них некоторое время» [7, д. 824, л. 58об.].

Все вышесказанное позволяет понять некоторые особенности менталитета купцов-экспортеров, участвовавших в начале XIX в. в трансазиатской торговле. Эти деловые люди обладали твердым характером и несгибаемой силой воли, то есть теми качествами, которые позволяли им раз за разом начинать новое дело, несмотря на потерю значительной части своих состояний.

Трагические происшествия, связанные с нападением на торговые караваны (кража товаров, угон скота, убийство или похищение родственников), не вынуждали коммерсантов опустить руки под грузом проблем, а наоборот, активизировали их деятельность по восполнению потерь. Кроме того, купцы, лично принимающие участие в караванных переходах через степные пространства, обладали, как правило, крепким здоровьем и незаурядной физической силой.

Из письменных жалоб купцов по поводу разбойных нападений номадов на торговые караваны можно получить сведения о количестве членов семьи какого-либо предпринимателя, также занимавшихся внешней торговлей или узнать о личных трагедиях, которые порой случались с купцами, ведущими заграничный торг.

В октябре 1811 г. казанский купец 1-й гильдии Галий Шихмуратов в сообщении Г.С. Волконскому упомянул, что во время налета на его караван, случившегося еще в 1802 г., погиб его родной брат Губай.

«Еще при возвращении в 1802 году из Азии чрез Киргизскую орду родного моего брата Губая, который с работниками его ворами киргизскими убит…», ‒ говорилось в записке предпринимателя [8, д. 834/12, л. 1].

Далее из записки пострадавшего купца становится ясно, что долю в семейном деле имел еще один брат Шихмуратовых ‒ Валий. Третий брат также отправил письмо военному губернатору Оренбуржья, в котором и подтвердил, что

«брат мой родной Галий Шихмуратов в одном капитале со мною…» [8, д. 834/12, л. 9].

Кроме этого, данное послание выявляет неумение купца Галия Шихмуратова писать на русском языке, так как для составления текста обращения он прибегал к услугам третьих лиц.

«Прошение сочинял и набело переписывал отставной титулярный советник Андрей Папчихин. К сему прошению проситель купец Галий Шихмуратов татарским титулом руку приложил», ‒значилось в конце документа [8, д. 834/12, л. 4].

Стоит отметить, что отсутствие навыков русской письменной речи не мешало казанскому купцу развивать столь трудоемкую сферу коммерции, как внешняя торговля на азиатском направлении, и распоряжаться большими денежными суммами.

По словам самого Г. Шихмуратова, только от действий грабителей караванов в период с 1800 по 1802 гг. он потерял 120 588 рублей 27 коп. [8, д. 834/12, л. 1об.]. Тем не менее, утрата значительных средств не заставила братьев покинуть ряды купцов-экспортеров, что говорит о наличии у них финансового резерва и подтверждает возможность получения сверхприбыли от деловых операций на азиатских рынках.

Подвергаемые анализу эго-документы дают представление о размерах торговых караванов российских купцов и номенклатуре экспортной продукции. Екатеринбургский купец К.В. Якушев сообщал в письме императору Александру I о больших материальных потерях российских коммерсантов в результате нападения на караван в 1816 г.

«В прошлом 1816 году мною и товарищем моим Расторгуева комиссионером екатеринбургским купцом Гаврилом Лазаревым, отправлено законным порядком через троицкую пограничную таможню в Бухарию при откомандированном от нас с теми товарами приказчик Казанской губернии царевококшайской округи деревни Уразлины [Уразлино ‒ К.А.] татарин Абдулвагап Мансуров с двумя при нем работниками. Навьюченного на верблюдах товару как то: меди, железа, чугунного литья в азиатских чашах и кумганах состоящего, железных лопаток на бухарскую руку, юфтевых красных кож, сандалу, конских железных пут с замками, всего на немалотысячную сумму», ‒ гласил текст источника [9, д. 1598, л. 21 ‒ 21об.].

Интересным представляется «специализация» лопат для использования конкретно бухарскими подданными. Возможно, данный инструмент изготавливался по особому заказу, с учетом физиологических особенностей жителей Средней Азии.

Один из купеческих приказчиков, находившийся при караване во время нападения, А. Мансуров конкретизировал сведения о масштабе материальных потерь российских купцов:

«…нами отправленного товару теми грабителями похищено, а именно: двести пятьдесят пять верблюдов чугунного литья в чашах и кумганах состоящего, железа сорок два верблюда, лопаток железных на бухарскую руку сорок верблюдов, купленных мною в златоустовском казенном заводе, меди одиннадцать верблюдов, юфтевой кожи двадцать девять с половиной верблюдов, купленных у тюменского 2-й гильдии купца Андрея Прасолова, сандалу красного и черного…» [9, д. 1598, л. 22].

Получается, что разбойниками захвачено было 377 верблюдов, груженых пользующимся спросом в ханствах Азии товаром. Указанное количество вьючных животных, задействованных на перевозке товаров, возводит данный караван в число достаточно крупных торговых делегаций, имеющих в своем составе значительное число возчиков и охраны. Исходя из этого, можно лишний раз убедиться в том, что в степи действовали очень крупные формирования разбойников.

Так же стоит обратить внимание на имеющийся в этом документе список наемных служащих российского купечества, сопровождавших в июне 1817 г. караван из Бухары:

«…выехавшие из Бухарииарского 1-й гильдии купца Назира Баязитова приказчика Вагапа Абубакирова приказчик же Ибрагим Искаков, работники Хамит Искаков, Магамет-улла Абдрашитов, Габдулвахит Гадильшин, шадринского 1-й гильдии купца Федора Фетисова комиссионера Абдулвагапа Дашинева приказчик Абдулвали Мукшинов, малмыжского 1-й гильдии купца Мухаметжана Абдулова работник АхметА бдулсалихов…» [9, д. 1598, л. 90].

Обращает на себя внимание численное преобладание в российской трансазиатской торговле исповедующих ислам представителей тюркской народности. О нежелании этнических русских купцов в первой половине XIX в. лично посещать города Средней Азии писал П.И. Небольсин. Автор указывал, что русского коммерсанта останавливают не только «опасности, ему предстоящие», но и «непривычка, домоседство, ожидание всевозможных лишений и напрасных расходов…» [20, с. 20].

О преимущественном положении в этом бизнесе предпринимателей-мусульман Небольсин заметил следующее:

«…русский татарин невзыскателен, нужды его менее обширны, сам он менее чванлив, расходы его менее значительны, наконец, единство вероисповедания с средне-азийцами не подвергает его унизительному притеснению при взимании пошлин во владениях Турана» [20, с. 20].

Получается, что до момента включения Средней Азии в состав Российской империи во второй половине XIX в. русские коммерсанты старались избегать поездок в города Бухары, Хивы и Коканда, так как опасались за свое здоровье и жизнь, а также не желали нести финансовые издержки из-за принадлежности к христианской конфессии.

Общеимперское и региональное оренбургское руководство было крайне заинтересовано в увеличении товарооборота между Россией и Средней Азией, причем именно в наращивании экспортных операций отечественных коммерсантов. Поэтому на жалобы купечества по поводу утраты имущества при нападении на караван чиновники разных уровней старались реагировать благосклонно и принимать определенные меры поддержки пострадавших, от допуска к льготным кредитам до розыска и задержания грабителей. Однако, в силу разных причин, многие коммерсанты не получали поддержку правительства на протяжении длительного времени. Не дождавшись содействия руководства Оренбургской губернии и желая хоть как-то поправить финансовое положение, казанский купец Муса Адамов в 1825 г. направил прошение императору Александру I.

В письме он подробно расписывал причины и последствия постигших его несчастий.

Купец объяснял монарху, что лишился всех своих накоплений

«…чрез чинимые проходящим как в Бухарию, так и из оной торговым караванам грабежи от киргиз-кайсаков и других, подобных им народов, которым был подвержен неоднократно и я, от чего капитал мой приходил в расстройство…» [12, д. 2067, л. 2].

Данный отрывок письма демонстрирует чрезвычайно высокую активность налетчиков в первые десятилетия XIX в., то есть нападения на караваны в этот период были настолько распространенным явлением, что один и тот же торговец мог неоднократно стать жертвой разбойников. Повторяющиеся потери товаров и средств существенно подорвали финансовые возможности М. Адамова. Общий ущерб коммерсанта составил 117 090 руб. 4 коп., что представляло для начала XIX в. просто огромную сумму [12, д. 2067, л. 2об. ‒ 3]. Как следствие, он

«…вынужден был из первобытного звания купца 1-й гильдии перейти вдруг в мещанство» [12, д. 2067, л. 2об.].

Нахождение в рядах гильдейского купечества обеспечивало объявление капитала определенного размера.

Для первогильдейцев эта сумма составляла от 10 000 руб. до 50 000 руб. Во вторую гильдию записывались лица при объявлении капитала от 5000 руб. до 10 000 руб. В третью гильдию – лица при объявлении капитала от 1000 до 5000 руб. [26, с. 56]. При отсутствии денежных средств для подтверждения сословного статуса уже бывшие купцы «перекочевывали» в мещанское состояние.

Советский экономист М. И. Альбрут, отслеживая изменения в сословной структуре населения Челябинска начала второй половины XIX в., отметил:

«О купеческих детях в ревизских сказках говорится как о перешедших в мещане за «необъявлением требуемого положением о гильдиях капитала» [21, д. 40, л. 197].

Справедливости ради стоит добавить, что М. Адамов пытался решить вопрос с компенсацией за утерю товара в администрации Оренбургской губернии, но так и не добился успеха, поэтому обращение в Петербург стало для него крайней мерой. На запрос местного уровня, не давая никаких гарантий, оренбургская пограничная комиссия ответила купцу следующее:

«…когда улучшаться ордынские обстоятельства, и ко взысканию с них по всем подобным претензиям платежа приняты будут новые средства, тогда не останется без удовлетворения и оный Адамов по мере возможности» [11, д. 1999, л. 2-2об.].

Стремясь к возобновлению традиционной для купца трудовой деятельности, но не имея средств для регистрации в гильдейских списках, М. Адамов просил царя о льготном зачислении в сословие. Он надеялся, что монарх велит

«…поместить меня в первобытное купеческое звание с освобождением от платежа положенных от капитала взносов на время, каковое Высочайшей Вашего Императорского Величества воле угодно будет назначить» [12, д. 2067, л. 3об.].

Запрос о такой преференции был весьма актуален на момент подачи прошения. После гильдейской реформы 1824 г. стоимость промысловых свидетельств для купцов первой гильдии была установлена в 2200 руб., второй гильдии – 880 руб., и третьей гильдии – 220 руб. [26, с. 59], что представляло весьма немалые деньги для человека, потерпевшего крах в коммерческом деле и пытающегося заново открыть предприятие.

Информация о том, получило ли дело Адамова дальнейшее развитие, в источнике не представлена. Но отсутствие у купца возможности самостоятельно восстановить материальное положение, социальный статус и вернуться к привычному делу еще раз доказывает всю сложность организации торговли со Средней Азией в исследуемый период.

Анализ представленных документов позволяет понять, что повседневная трудовая деятельность российских купцов, развивающих торговлю со странами Азии во второй половине XVIII ‒ начале XIX вв., представляла из себя трудоемкий и капиталозатратный процесс, сопряженный с постоянным риском потери финансов и даже жизни.

Основным препятствием для массового проникновения отечественных коммерсантов на рынки азиатских ханств являлись нападения разбойничьих банд номадов на торговые караваны. Потерявшие значительную часть имущества и денежных средств коммерсанты настойчиво искали поддержки региональных властей или имперской администрации. Сам факт появления этих эго-источников и их содержание говорят об отказе отечественных предпринимателей от самостоятельного, то есть исключающего вмешательство государства, освоения рынков Средней Азии. Без покровительства представителей органов власти даже владеющие крупными капиталами купцы 1-й гильдии могли лишиться практически всех накоплений, отказаться от внешнеторговой деятельности и вычеркнуть свое имя из гильдейских списков.

Список литературы:

1. Абдрахманов, К.А. (2016). Торговля оренбургских купцов на азиатском направлении как сфера деловой повседневности. Вторая половина XIX века // Молодежь. Наука. Будущее: Материалы международной студенческой научно-практической конференции 25.05.2016 ‒ 26.05.2016. Оренбург: Издательство ОГПУ.
2. Банникова, Е.В. (2014). Повседневность дореформенного провинциального купечества на страницах частной переписки вятских купцов Моролевых // Материалы личного происхождения в теории и практике научных исследований: Материалы Всероссийской научной конференции, посвященной. 90-летию со дня рождения медиевистов А.Я. Гуревича и М. М. Фрейденберга 30.05.2014 ‒ 31.05.2014. Тверь: Тверской государственный университет.
3. Бушев, А.Б. (2015). Эго-документы: мемуарное письмо // Восточнославянская филология. Языкознание. № 1 (27). С. 19-27.
4. Вебер, М. (2015). Избранное: Протестантская этика и дух капитализма. 3-е изд., доп. и испр. М., СПб.: Центр гуманитарных инициатив; Университетская книга.
5. Государственный архив Оренбургской области (далее ‒ ГАОО). Ф. 6. Оп. 10. Д. 165.
6. ГАОО. Ф. 6. Оп. 10. Д. 266.
7. ГАОО. Ф. 6. Оп. 10. Д. 824.
8. ГАОО. Ф. 6. Оп. 10. Д. 834/12.
9. ГАОО. Ф. 6. Оп. 10. Д. 1598.
10. ГАОО. Ф. 6. Оп. 10. Д. 1644.
11. ГАОО. Ф. 6. Оп. 10. Д. 1999.
12. ГАОО. Ф. 6. Оп. 10. Д. 2067.
13. Зайцев, А.А., Рожков, А.Ю., Тажидинова, И.Г. (2016). Сборник эго-документов «Это и моя война» как опыт репрезентации прошлого в настоящем // Голос минувшего. Кубанский исторический журнал. № 1-2. С. 208-215.
14. Иванов, А.Ю. (2014). Принципы текстологического анализа эго-документов ХХ века // Исторические, философские, политические и юридические науки, культурология и искусствоведение. Вопросы теории и практики. № 1 (39). С. 85-87.
15. Капкан, М.В. (2016). Культура повседневности: [учеб. пособие]. Екатеринбург: Издательство Уральского университета.
16. Клинова, М.А. (2012). Письма и жалобы в органы власти как источник изучения советской повседневности // Вестник архивиста. № 4. С. 300-305.
17. Комлева, Е.В. (2018). «Господствующий класс»: сибирские купцы в эго-текстах чиновников (конец XVIII ‒ XIX в.) // Личность, общество и власть в истории России: Сборник научных статей, посвященный 70-летию д-ра. ист. наук, проф. В. И. Шишкина. Новосибирск: Издательство Сибирского отделения РАН.
18. Комлева, Е.В. (2018). Кяхтинская торговля 1830-х гг. в письмах московских купцов Калашниковых // Кяхта ‒ национальное достояние России: Материалы международной научно-практической. конференции, посвященной. 95-летию Кяхтинского района и 290-летию г. Кяхта 10.06.2018. ‒ 12.06.2018. Улан-Удэ: Бурятский государственный университет имени Доржи Банзарова. С. 45-67.
19. Меньшикова, Е.Н. (2012). Анализ «выдающихся черт» исторического облика женщины-купчихи провинциальной России в 60-е ‒ 90-е гг. XIX в. (На примере купеческого семейства Гладковых из Курской губернии) // Женщина в российском обществе. № 2 (63). С. 24-33.
20. Небольсин, П.И. (1856). Очерки торговли России со странами Средней Азии, Хивой, Бухарой и Кокандом (со стороны Оренбургской линии). СПб.: [б.и.].
21. Объединенный государственный архив Челябинской области. Ф. Р-290. Оп. 1. Д. 40.
22. Об учреждении для купечества особого отличия под названием Коммерции Советников, и о сравнении оного с восьмым классом статской службы: Постановление Сената во исполнение Императорского Указа Александра I. Полное собрание законов Российской империи (1800 ‒ 1801). Собрание I. Т. XXVI. № 19347. СПб.: Тип. II Отделения Собственной Его Императорского Величества Канцелярии, 1830. С. 102-103.
23. Рожкова, М.К. (1963). Экономические связи России со Средней Азией. М.: Академия наук СССР.
24. Руссов, С.В. (1840). Путешествие из Оренбурга в Хиву самарского купца Рукавкина, в 1753 году, с приобщением разных известий о Хиве с отдаленных времен доныне. СПб.: Типография Министерства внутренних дел.
25. Суржикова, Н.В. (2013). История Урала в эго-документах (XVIII ‒ середина XX вв.): к характеристике перспективного исследования // Историко-педагогические чтения. № 17. С. 575-585.
26. Ульянова, Г.Н. (2018). Законодательное регулирование торговли в Российской империи (От Городового положения 1875 г. до Гильдейской реформы Е.Ф. Канкрина 1824 г.) // Tractus aevorum: эволюция социокультурных и политических пространств. № 1. С. 50-75.
27. Уралов, Н. (1897). На верблюдах: Воспоминания из жизни в Средней Азии. СПб.: Типография П.П. Сойкина.

Автор: Абдрахманов К.А.

Источник: Журнал «История: факты и символы»