Когда мне было семь лет, мой покойный отец, казак чистых кровей, с возмущением мне рассказывал, что в начале XIX столетия во всех Европах ходили легенды о казаках, — что-де это свирепые дикие люди и питаются они младенцами и сальными свечами.

Теперь, когда мне шестьдесят семь лет, мой младший сын, заканчивая среднее образование в хорошей частной школе, с возмущением мне показывал такие же «перлы» из учебника истории, по которому просвещается американское юношество.

В XX столетии представление о казаках не далеко ушло от легенд XIX столетия.

Давно пора развеять этот смрадный туман, но только в последнее время начали появляться в периодической печати статьи о казачестве. Конечно, интересно и даже положено вспомнить кассов, узов, чигов (чига востропузая), царя Берендея и черных клобуков.

Существует много разных теорий о происхождении казаков, но все они не разработаны, недостаточно обоснованы и туманны. Но все же, очевидно, эти теории имеют под собой серьезную почву, если серьезные люди размышляют о них вслух. Но размышления эти касаются главным образом казаков мифологических, времена, так сказать, давно прошедшие. Если же взять времена просто прошедшие, то картина получается не столь туманная, но столь же интересная.

В дни моей молодости я имел счастье быть взводным урядником учебной команды гвардейского казачьего полка. Очень интересный и нарядный был полк.

С необозримого пространства от правого берега реки Волги до левого берега реки Уссури отборные представители восьми казачьих войск пополняли этот полк. Сколько разных типов лиц, сколько разных русских говоров, наречий, диалектов, сколько разных ощущений жизни. Но все пропитаны чем-то одним: «Мы, казаки, — люди собственные!», как говорили Уральцы.

Уральские казаки — оригинальнейшие люди, как бы из другой исторической эпохи, и называли они друг друга «Горыныч», мы же их звали «шивирюга» (севрюга), потому что все они были рыболовы, не выговаривали буквы «с» и вместо букв «а» и «о» в некоторых словах употребляли «и»: «итаман с итаманшей пошли на игород игурцы рвать». Они нас звали «воблой» (мы тоже рыболовы) и уверяли нас, что мы не говорим, а «гнем колеса»: все Астраханцы упирали на «о» и сильно окали.

Среди Уральцев много было «сарыазманов», но были и такие рыжебородые, румяные и голубоглазые, что Великороссами от них пахло за версту. А вот Оренбуржцы: рослые блондины с фантастическими чубами «зачесами». Все земледельцы, самые грамотные казаки в полку и по-русски говорили совершенно правильно и чисто. Ловкие Сибиряки и Семиреки, тоже с чисто русским говором. Среди Сибиряков интересная группа казаков, элегантных блондинов с тонкими чертами лица и с польскими фамилиями: Ставские, Кучковские, Кружевецкие, Грибановские, Ерковские и Березовские, отменные джигиты и потомки поляков — участников разных восстаний, сосланных в Сибирь и приписавшихся к Сибирскому войску.

Около них буряты Забайкалья с реки Ониона и Аргуни, чудесные наездники, но малограмотные и по-русски говорят неправильно.

Действительно казачий народ! Все разные, но все одинаково, с искренним воодушевлением, пели «Наша матушка — Рассея всему свету голова».

Каждый день с утра до вечера мы, урядники, подчеркиваем, что мы казаки: «не выпяливай грудь, ты не солдат», «не топочи, ты не в пехоте», «подбери брюхо, ты не мужик». Мы учили не военной выправке, мы учили «уметь носить казачью осанку». «Казачья осанка» — это широкая, твердая поступь, ловкость движений и смелый глаз. Все полны чувства непоколебимой уверенности, что мы, казаки, сами себя сделали и мы, казаки, сами расставили те вехи, по которым росла и строилась необъятная Русская земля.

Все это бывало для нас ясно: мы пришли в этот полк со всех наших вех, со всех концов нашей земли.

Мы служили русским Царям и Императорам, потому что они возглавляли эту страну, которая построилась по нашим вехам. И аналогия, которую проводит г. Гаврилыч между Верховным Атаманом наследником цесаревичем и вице-королем Индии не подходит Тогда уж для полноты картины надо сказать, что казачий Ганди — это генерал Бакланов, потому что про Бакланова поют, что он «сыт железною просфорою и спит на конском арчаке», а про Ганди поют, что он «сыт диким медом и акридами и спит на домотканой парусине», что в сущности одно и то же

Но г. Гаврилыч совершенно прав, когда говорит, что среди казаков не было беглых холопов. Холопы оставались у своих господ Были беглые мужественные люди, которые хотели быть господами самим себе и которые строили жизнь по-собственному. Конечно, они не знали, но смутно чувствовали, что жизнь надо строить так, как она была построена в вольных городах, в Великом Новгороде, Пскове, Вятке, Ростове Великом. А города эти чисто русские, а не Сарыазманские, и казачьи общины были построены по этому русскому образу, а не по образу Золотой Орды

Не видел я ненависти и отвращения к казакам.

Когда я смотрю картины Репина «Запорожцы» (два варианта) или его же «Черноморская вольница», когда я смотрю картины Сурикова «Степан Разин» (два варианта) или его же «Взятие снежного городка», «Ермак — покоритель Сибири», когда я смотрю бесчисленные рисунки Горшельда, князя Гагарина, Кошелева, Самокиша, Каразина, я не вижу в них ни ненависти, ни отвращения.

Когда я читаю «Историю о Донских казаках» инженер-генерал майора и кавалера Александра Ригельмана (и не Сарыазман), на писанную в 1778 году, я нахожу там много лестных эпитетов, относящихся к внешнему виду донских казаков и к их делам и подвигам.

Роман Загоскина из времен Смутного времени «Юрий Милославский» и выведенный там казак Кирша Данилович ни ненависти, ни отвращения не может вызвать. называл Степана Разина единственным поэтическим лицом русской истории. В 1827 году он старался поместить в «Северных цветах» песни о Степане Разине, но цензура их запретила. Пушкин перевел на французский две песни:

У нас то было, братцы, на Тихом Дону, На Тихом Дону, во Черкасском городу… На заре было на утренней, На восходе красного солнышка…

Переводы были сделаны для французского литератора Леве Веймара, гостившего в Петербурге летом 1830 года. ходатайствует через Бенкендорфа в 1826 году об издании материалов по истории войска Донского Сухорукова. Пушкин писал брату из Кишинева 24 сентября 1820 года: «Видел я берега Кубани и сторожевые станицы. Любовался нашими казаками». Где же здесь ненависть и отвращение? Путешествие Пушкина в слободу Берду под Оренбург: с какой любовью он описывает 75 летнюю казачку Бунтову, которая ему рассказывала о Пугачеве. Его записи казачьих песен о Пугачеве в станице Рассыпной. Его «Капитанская дочка». Все это свидетельствует вовсе не о том, на что жалуется г. Гаврилыч.

«Тарас Бульба» Гоголя, чудесная повесть «Казаки» Толстого, «Колыбельная песнь» Лермонтова, вдохновенная монография Костомарова «Бунт Стеньки Разина», «Понизовая вольница» Мордовцева. Все это написано не казаками, и нигде никакого недружелюбия к ним найти нельзя.

А как Лесков описал атамана Платова в рассказе «Левша»! Какая несокрушимая вера в свои силы и способности!

Короленковские «У казаков» и «Пугачевское предание на Урале» полны искреннего интереса и симпатии к Уральским казакам; «История Новой Сечи» Скальковского, написанная в 1845 году. Это то немногое, что приходит мне на память, но все это — высказывания так называемого образованного общества.

А вот настроение простого народа.

Детство и юность я провел в том замечательном углу России, о котором поется:

Что пониже было городе Саратова, А повыше города Царицына, Протекала река матушка Камышинка…

Этот угол России был насыщен легендами и преданиями, сказаниями и песнями о Степане Разине и Пугачеве. На берегу Волги, чуть пониже села Щербаковки, величественно возвышается бугор Стеньки Разина. И вот мой воспитатель и любимый дядька, совершенно неграмотный крестьянин Самарской губернии, бывший солдат Тенгинского полка и участник покорения Кавказа Сергей Иванович Ушаков не раз меня водил на вершину этого бугра и горячим шепотом мечтательно говорил: «Сам Степан Тимофеевич здесь си живал и отсель выглядал бусы-корабли».

В том же районе, на реке Иловле, в глухой степи, стояла станица Александро-Невская, на бумаге, а в жизни — Лебяжья.

Станица эта совершенно затеряна была среди немецких колоний, русских сел и малороссийских слобод. И мои сверстники, и приятели хохлы из соседних хуторов (тогда времена были простые, и всех говоривших на украинском языке называли хохлами, и они себя называли тоже хохлами) приходили ко мне и с изумлением и восторгом рассказывали, что в станице Лебяжьей творится что-то необыкновенное: «старики, лет по 40, 45, бородища до пупа, весь день работают, а вечером и всю ночь ходят в обнимку, гармонь, водка, песни играют, пляшут, да как пляшут! Нет! У нас, у хохлов, этого не бывает, да и у русских мы этого не видали, и про немцев и говорить нечего. Это не люди, это правда, казаки». И в этих восторженных словах, кроме зависти и изумления, я никогда ничего не слышал.

И вот слова, написанные и сказанные образованными людьми и простыми крестьянами, встают в моей памяти, и не могу я найти в них ни ненависти, ни отвращения по адресу казаков…

Казаки, казачий народ — в смысле этнографическом и в смысле антропологическом — его нет. Казаки-черноморцы Кубанского войска, казаки-осетины, грузины, цыгане Терского войска, казаки-калмыки Донского войска, казаки чисто русские какой-нибудь станицы Скуришенской из самой казачьей метрополии, или саратовцы (ударение на «о») Архангельского войска, мещеряки Оренбургского войска, потомки польских конфедератов Сибирского войска, буряты станицы Цаган-Олоевской, — все они столь разные, что при всем желании нельзя сказать, что этнографически и антропологически это один народ Казаки — потомки Черных Клобуков, о которых так увлекательно рассказывает Карамзин в своей «Истории Государства Российского», — это еще не казачий народ это только составная часть многоликого и многообразного казачества.

Сильно разросся казачий народ после царя Берендея — люди отчаянного мужества, искатели правды, иересиархи (пращуры всех Поповых и Дьяковых) и просто грешники составили кадры этого на рода.

По берегам основного русла исторического пути Русской Земли расставил вехи этот народ, никого не спрашивая и ни на кого не оглядываясь.

Гребенские казаки прочно осели на Тереке уже при сыне Василия Темного. Наверняка они не спрашивали его разрешения на это поселение.

Семен Дежнев поставил точку перед самым носом Американского материка и не оглядывался на Тишайшего Царя. Донские казаки выдержали «Азовское сидение» и подарили устье Дона и выход в море Русскому Государству. Царь Михаил Федорович не принял этого подарка, и внуку его Петру Великому все же пришлось идти туда, куда указывали казаки.

Через 45 лет после «Азовского сидения», на другом конце Русской Земли, 800 Сибирских, Енисейских и Забайкальских казаков с Атаманом Бейтоном буквально повторили деяние Донцов. На реке Амуре в городе Албазине они 19 месяцев выдерживали осаду 10тысячного китайского войска. Осаду выдержали, город отстояли и поднесли Амурский край русскому правительству. Повторилась та же история, что и с Донцами. Царевна Софья отказалась от этого подарка, но через 200 лет Император Александр 2й должен был поручить Муравьеву-Амурскому идти по тому пути, который протоптали казаки.

Нет, не через голову России служили казаки Русским Царям, как уверяет г. Гаврилыч, а через головы Царей служили своей родной земле Русской

С начала XVIII века затягивается супонь государственного хомута, коверкаются не только старые формы жизни, но и души человеческие. Примирились казаки с историческим процессом, правда, не без сопротивления. Крепко сохранили дедовские предания, неугасимое чувство вольности и страстное желание строить жизнь по собственному обыкновению. Служение Русской земле продолжается, но уже не по собственному усмотрению, а на поводу у центральной власти. Все же это не солдаты. Сотни лет самостоятельной жизни наложили неизгладимый след на душу казака. Сотни лет надо было драться, защищая свою свободу и жизнь, и рассчитывать можно было только на свою силу и свою ловкость. Надо было иметь мужество принимать известные решения и отстаивать их собственными головами. Сотни лет этой жизни повысили чувство своей собственной ценности. В то же время дали ясное ощущение, дали знание того, что в мире существует нечто, что ценнее и дороже своей личной жизни, за что можно и нужно не только драться, но и умереть.

Был неоформленный, но всеми чувствуемый кодекс истинной казачьей жизни. К сожалению, он не всегда соблюдался.

Казачьего народа в смысле этнографическом нет.

Казачий народ в смысле психологическом. Это категория общественного слоя, весьма значительное социальное явление, национально-политическая сила и своеобразный духовный мир.

Казачество — составная часть многоликой, многообразной и многогранной России.

Лучший символ этого — дар Всевеликого Войска Донского — серебряный иконостас в Казанском Соборе в Петербурге и надпись на нем: «Не нам, не нам, а имени Твоему».

«Общеказачий журнал», г. Нью-Йорк (США), №14, апрель 1952 года.

И. Ф. БЫКАДОРОВ (Франция)

Казак станицы Нижне-Кундрюческой, ВВД, Генерального Штаба генерал-майор Исаакий Федорович БЫКАДОРОВ (19. V. 1881-20. IX. 1957, г. Париж, Франция), исследователь, историк, писатель и публицист, автор ряда книг по истории Казачества, множества статей и очерков.

Источник: Казакторг

, , , , ,

Уважаемые посетители сайта, уже много лет «Бердская слобода» является некоммерческим проектом, который развивается исключительно на деньги создателей.

Несмотря на то, что сайт некоммерческий, для его развития и поддержания работоспособности необходимы постоянные денежные вливания. Это не только оплата работы технических специалистов, хостинга, дискового пространства, продления доменных имен, но и приобретение некоторых документов, попадающих в нашу коллекцию из архивов и от частных лиц.

Перевести средства на развитие проекта «Бердская слобода» можно воспользовавшись формой, размещенной ниже:

Подписаться
Уведомить о

0 комментариев
Межтекстовые Отзывы
Посмотреть все комментарии
0
Оставьте комментарий! Напишите, что думаете по поводу статьи.x