В октябрьском номере «Оренбургской газеты» за 1900 год опубликовано сообщение о визите в губернский центр Его Императорского Высочества Великого Князя Константина Константиновича (1858-1915):
Великий Князь Константин Константинович
«Августейший Главный начальник Военно-учебных заведений Великий Князь Константин Константинович изволил прибыть в Оренбург с поездом в 3 часа 49 минут ночи и в момент прихода поезда изволил почивать.
На следующий день в 8 часов утра Его Высочеством были приняты в вагон оренбургский губернатор и наказной атаман Оренбургского казачьего войска Я.Ф. (прим. “Бердской слободы”: Яков Федорович) Барабаш, директоры кадетских корпусов: 1-го Неплюевского генерал-лейтенант Ф.М. (прим. “Бердской слободы”: Феофил Матвеевич) Самоцвет и 2-го Оренбургского полковник Н.А. (прим. “Бердской слободы”: Николай Александрович) Леневич и начальник юнкерского казачьего училища полковник В.В. (прим. “Бердской слободы”: Василий Васильевич) Григоров. В половине девятого утра Его Высочество вышел из вагона. К этому времени на вокзале железной дороги собрались местные власти, члены городской управы и гласные думы. При выходе Его Высочества на платформу вокзала городской голова поднёс хлеб-соль от имени горожан».
Его Высочество пробыл в Оренбурге 5 дней (с 20 по 25 октября 1900 года), всё это время он жил в квартире директора Неплюевского кадетского корпуса генерал-лейтенанта Ф.М. Самоцвета.
С этим посещением связан забавный случай, который произошел с кадетами 2-го кадетского корпуса. Авторский текст оставлен без изменений, старая (дореволюционная) орфография приведена к современному виду.
Записано на обще-кадетском обеде в г. Белград 6/19 декабря 1927 года по рассказам кадет 2-го Оренбургского Кадетского Корпуса.
Главный Начальник Военно-Учебных заведений, Великий Князь Константин Константинович, объезжая вверенные ему корпуса и училища, однажды приехал в г Оренбург.
Оренбург, здание 2-го Кадетского корпуса
По обыкновению, Он избегал предупреждать заранее о своем прибытии. Он терпеть не мог никаких торжественных встреч и ненужных приготовлений.
Так случилось и здесь. Вдруг совершенно невзначай, Он появился во время утреннего подъема в Оренбургском Неплюевском Кадетском Корпусе. Начальство знало Его постоянное требование, в приказах и в личных указаниях:
«Желаю видеть моих кадет в их обычной, будничной жизни. Показывать мне товар лицом – не надо!»
И всем было понятно, что такому Начальнику очки не вотрешь.
Пока Великий Князь осматривал неплюевцев, от них по телефону дали знать во 2-ой Оренбургский корпус, дабы они были бы начеку. Там конечно моментально началась подготовка для Его встречи. И действительно, прибыв к ним после неплюевцев, Великий Князь сразу заметил и новый ковер на парадной лестнице, и чистые передники у служителей в столовой, и дежурного горниста одетого во все новое. Ротные командиры почему-то оказались в классных коридорах, а в самих классах царила-необычная тишина.
Приняв рапорт от директора, Он ему вскользь заметил:
– А вас конечно уже успели предупредить? Ну, пойдемте, показывайте, что у вас хорошего!
Зная отлично расположение корпуса, Великий Князь в результате сам повел директора по зданию, не делая ему никаких замечаний. Наконец Он попросил директора отвести Его на урок французского языка. Таковой оказался в одном из отделений VII-го класса.
Придя туда и поздоровавшись с преподавателем-французом и с кадетами, Он попросил продолжать урок так, как будто Его не было в классе. Сам же пошел и сел за парту на место вызванного кадета Семенова к доске. Оказавшись рядом с самым отчаянным сорванцом в корпусе, Флавицким, обняв его, Он открыл парту и заглянув в нее, спросил:
– А что у тебя всегда такой порядок в парте?
Зная, что Великий Князь не терпит лжи, Флавицкий откровенно признался:
– Редко, Ваше Императорское Высочество!
Такой ответ пришелся Великому Князю по душе. Он ласково потрепал кадета по щеке и стал разбирать содержимое в парте. Вынув альбом, Он внимательно стал просматривать карточки, на некоторых прочел надписи и обратил внимание, что уж очень много карточек гимназисток.
– Ты брат я вижу здоровий ухажер? Только почему это у тебя все только одни гимназистки, а институток ни одной? А? Не нравятся они тебе что ли?
Флавицкий сразу оживился:
– Какой там не нравятся, Ваше Императорское Высочество! Очень даже нравятся, только к ним никак нельзя пробраться…
– Какой же ты кадет после этого, если не можешь пробраться? Я бы на твоем месте давным бы давно со всеми с ними перезнакомился бы! – пошутил Великий Князь.
Отбой прекратил эту милую беседу. Великий Князь поблагодарив преподавателя, указал ему на желательность более жизненных, так сказать обиходных тем для разговора. Оказывается разговаривая с Флавицким, Он не пропусти ни одного слова отвечавшего.
После ухода Великого Князя, воспитатель позвал Флавицкого и поинтересовался о чем с ним говорил Он. Кадет уклонился от прямого ответа, сказав лишь, что Великий Князь расспрашивал его о порядка в парте, о его родителях, где и как они живут.
В общем, прошел самый шаблонный разговор начальника с подчиненным. Своему же закадычному другу и такого же поведения, как и сам Флавицкий, товарищу и компаньону по ухаживанию за гимназисткам, кадету Ометко, он рассказал все начистоту:
– Знаешь брат! Уязвил же меня Великий Князь так, что некуда деваться! Говорить какой-же я кадет, коль до сих пор не могу добраться до институток? Это здорово! Я-то плохой кадет? – жаловался он Ометко.
Друг принял «укор» Великого Князя близко к сердцу, С одной стороны он знал, что отчаяннее его и Флавицкого во всем корпусе кадет нет, а с другой, сознавая, что оба они как говорится, висят на волоске, все же встрепенулся и хлопнув Флавицкого по плечу, сказал:
– А знаешь ли, не попробовать ли нам на самом деле…
– Что именно?
– Да на самом деле пробраться в институт. Понимаешь это-же будет здоровая марка!
Оренбург, здание Женского института
*****
Через нисколько дней, Великий Князь, закончив осмотр обоих корпусов, военного училища и института, уехал. Дня через два, после Его отъезда, в институт явилась два молодых человека с фотографическим аппаратом, разговаривая между собой по-французски, встретившему их швейцару, они приказали доложить о себе начальнице.
Вышедшая дежурная классная дама узнала, что оба молодых человека – фотографа, ездящие за Великим Князем и снимающие все посещаемые Им, заведения, для поднесения впоследствии Августейшему Начальнику полного альбом Его путешествий.
Узнав действительную цель приезда молодых людей, старушка-начальница княгиня Трубецкая пригласила обоих к себе в кабинет, много расспросила их о Великом Князе, о снимках для будущего альбома и выразила горячее желание, чтобы ее институт был бы возможно полнее представлен в нем.
Примечание “Бердской слободы”: В это время и по 1906 (1907?) год начальницей Оренбургского института (благородных девиц) Императора Николая I была княгиня София Капитоновна Оболенская. Она же была преподавателем истории и французского языка.
Пока институтки переодевались в парадный платья и, строились, в актовом зале, начальница напоила обоих фотографов вкусным кофе, после чего повела их по помещению и даже показала будуар молоденьких институток.
Наконец дежурная дама доложила, что все институтки собраны и готовы к съемкам.
Появившуюся начальницу в сопровождении фотографов весь институт встретил глубоким реверансом. Со своей стороны оба фотографа лицом в грязь не ударили и ответили поклонов с большим фасоном. Это произвело на начальницу большое впечатление, и она, наклонившись к инспектрисе, шепнула, но видимо так, чтоб оба молодых человека ясно слышали бы:
– Какие милые молодые люди! Князь знал, кого выбрал для съемок.
Качалась установка аппарата, просьбы стать теснее и взгляд у всех не должен быть казенно-деревянный. Один из фотографов ходил непрерывно по рядам институток и указывал, куда надо смотреть, как держать головы. Некоторым указал, как положить грациозно руку на плечо соседке и мило улыбаться.
Все начальство, конечно, уселось в первом ряду на стульях, и никто из них не мог заметить, когда фотограф, обходя задние ряды успел шепнуть сестре одного из товарищей по классу:
– Анечка, не выдавайте!
Та так и замерла на месте, мгновенно покраснев как пион от неожиданности, в то время, как фотограф ничуть не смущаясь спокойно обошел еще раз вокруг и оглядев всех внимательно в последний раз, предупредил, что сейчас будут снимать.
– Спокойно, спокойно, делаю выдержку!
Затвор щелкнул:
– Раз, два, три, благодарю вас!
По залу пронесся вздох облегчения.
– Снимем еще раз! Прошу всех институток сделать поклон, а мы в этой позе их снимем.
Начальство прошу отойти в сторону.
Когда начальница и все классные дамы отошли в сторону, распоряжавшийся съемкой фотограф обратился к институткам:
– Прошу. Прорепетируем! Как скажу «поклон», все поклонитесь и останьтесь в этой позе.
Пока он репетировал, его товарищ устанавливал аппарат, накрывшись черным сукном.
Все шло хорошо, как неожиданно произошел совершенно непредвиденный и ужасный случай. В момент, когда фотограф вылезал из под покрывала, у него отклеились усы.
Произошла минута страшной растерянности. Среди институток раздался сдержана смех, в то время когда съемщик быстро нырнул под покрывало и схватив аппарат, быстрыми шагами направился к выходу. За ним неотступно последовал и распорядитель. Все находившиеся в зале форменно остолбенели, но фотограф не растерялся и не снимая о головы сукна из под него громко сказал:
– Не сходите со своих мест, я сейчас…- и скрылся в-дверях.
С начальницей сделалось дурно, что спасло обоих, дав им возможность благополучно покинуть здание института.
Когда начальницу привели в чувство, а институток прогнали из зала переодеваться во все повседневное, было решено немедленно собрать Совет.
На Совете было решено единогласно, что все что произошло, это есть безусловно кадетская проделка. Оставить такую нахальную и возмутительную выходку без последствий, это осмеять самих себя. Поэтому было единогласно решено ехать к директорам обоих корпусов и при помощи их, обнаружить этих негодяев. Так как день был праздничный и много кадет было в отпуску, то начальница решила ехать на другой день, сначала к неплюевцам и ежели у них она не найдет виновных, то отправится во 2-ой Оренбургский. «Преступников» решено было найти во чтобы то ни стало, т.к. такие проделки совершенно недопустимы.
*****
Узнав о цели посещения корпуса начальницей Института, директор неплюевцев приказал немедленно всему корпусу построиться в актовом зале и предложил начальнице обойти вместе с ним ряды кадет, дабы опознать виновных.
Два раза начальница обошла кадет, внимательно вглядываясь в лица каждого из них и в конце концов сказала:
– Нет, не те! Их здесь нет. Прошу Ваше Превосходительство простить меня за причиненное беспокойство! – и простившись с директором, поехала в 2-ой Оренбургский корпус.
Директор этого корпуса поступки также.
Обходя вторично ряды кадет, вдруг начальница остановилась перед одним из них и указывая на него лорнетом, нерешительно произнесла, пожав плечами:
– Кажется этот, но впрочем, они у вас все как-то на один фасон!
Тут категорически запротестовал вышедший вперед воспитатель:
– Он сударыня, унтер-офицер! Кроме того, будучи вчера дежурным по роте, в отпуску быть не мог, так в город не выходил.
– Ну, значит кто-нибудь другой! – возразила начальница. – Спросите и пусть сами сознаются, – предложила она директору.
Генерал поклонился в знак согласия и крикнул:
– Кто из вас вчера, переодевшись в штатское платье, забрался в институт и снимал институток?
Раздался дружный смех. Вышедших не оказалось.
– Видите, княгиня, виновных нет.
Начальница рассердилась не на шутку и сама уже обратилась к кадетам:
– Стыдно Вам, будущим офицерам, прятаться за спины товарищей. Шкодить умеете, а сознаться, так труса празднуете! – и распрощавшись весьма холодно с директором корпуса, вернулась домой ни с чем.
Брошенное обвинение в трусости, задело и кадет и начальство. Директор, в обращенной речи к кадетам, признал обиду нанесенную дамой корпусу:
– Обвинение в трусости, господа, это позор на весь корпус! Если эту шутку проделал кто-нибудь из вас, пусть сознается, и мы сумеем ответить в институт, что трусов среди нас, кадет, нет. Среди вас могут быть сорви-головы, но не трусы! Поняли?
Немедленно после этих слов директора, из рядов 1-й роты вышли вперед Флавицкий и Ометко. Первый из них заявил:
– Это мы, ваше превосходительство, были в институт! Виноваты!
Директора развел лишь руками и покачав головой, сказал:
– И угораздило же вас! Во всяком случай я сегодня же напишу начальнице института, что вы оба сознались, и что она совершенно напрасно обвинила моих кадет в трусости.
Молодцы, что сознались, сидите пока без отпуска, а там посмотрим, что дальше будет! – и приказал разойтись всем по ротам.
После этого, директор корпуса позвал обоих фотографов к себе в кабинет, где они оба чистосердечно ему во всем признались, рассказав все подробно, как что произошло.
– Кто же это из вас придумал эту сложную операцию? – поинтересовался директор.
– Да это Великий Князь меня надоумил, Ваше Превосходительство! – признался Флавицкий.
– То есть как, Великий Князь?
– Так точно, Ваше Превосходительство! Он!
И тут он рассказал директору весь разговор с Ним в классе.
– Так вот, значит, кто виноват! – Улыбнулся директор – Ну ладно, ступайте и ждите развязки. Я думаю, начальница этого не простит.
В этот же вечер, начальница института получила от директора корпуса следующее извещение:
“Имею честь уведомить, Ваше Сиятельство, что так называемые «фотографы», снимавшие Ваш институт, мне чистосердечно сознались сами. Это кадеты VII-го класса Флавицкий и Ометко. Таким образом, Ваше обвинение моих кадет в трусости, как и нужно было ожидать, совершенно отпадает. Мотивы же, побудившие на это обоих вышеуказанных кадет, не могут быть мною оглашены. От имени их обоих, прошу прощения за причиненное Вам беспокойство. Примите уширение в моем к Вам почтении и преданности, генерал-майор /подпись/”.
Получив это письмо, начальница института немедленно приступила к составлению доклада на имя Государыни Императрицы Марии Федоровны, под Августейшим покровительством которой находились все женские институты.
Описав подробно о происшествии, она в заключение доклада, ходатайствовала об исключении обоих кадет из корпуса, без права поступления их в какие-либо учебные заведения, т.е. на тогдашнем языке, это было «исключить с волчьим билетом». Она особенно подчеркивала, что поступок Флавицкого и Ометко, она рассматривает, как не только оскорбление института вообще, но и как оскорбление, нанесенное лично ей, как фрейлине Императрицы.
*****
Полученный доклад Государыня передала Великому Князю Константину Константиновичу на Его благоусмотрение.
Изучив и зная прекрасно кадетскую душу, Великий Князь не нашел в проступке обоих кадет желания оскорбить кого-либо, а тем более старушку-начальницу. Он сейчас же припомнил свой разговор с Флавицким и сделанным Им «упрек» ему насчет институток, поняв, так сказать, «благородные побуждения» обоих кадет. Он приказал всю переписку переслать директору корпуса для производства дознания с предписанием: «Показания кадет Флавицкого и Омотко приложить в подлиннике».
Дознание произвел сам директор и вероятно он же помог Флавицкому составить его показание. В нем были приведены все подробности происшествия, которая уже известны. Интересны только заключительные слова:
«Мне никогда не пришлось бы в голову устроить что- либо подобное, если бы не слова Великого Князя – плохой же ты кадет, если не смог пробраться к институткам. Я бы на твоем месте давно бы уже со всеми перезнакомился».
Показания Ометко были короткие:
«Не мог оставить товарища в опасном. деле. Одному этого сделать нельзя было».
Возвращая Великому Князю переписку с произведенным дознанием, директор приложил от себя ходатайство об оставлении обоих «фотографов» в корпусе. Он писал:
«В проступке Флавицкого и Ометко я вижу только отчаянную проделку отчаянных голов, в будущем, наверное, лихих офицеров. Желания оскорбить кого-либо, конечно, не было. Об этом они просто не подумали. Исключать кадет за несколько месяцев до окончания корпуса – грешно. Добровольное сознание и чистосердечное раскаяние их, заставляет меня просить Ваше Императорское Высочество, ходатайства перед Ее Императорским Величеством, Государыней Императрицей о помиловании их, а наказание мы наложим самим».
Великий Князь так и поступил. «Фотографы» отсидели некоторое время в «чистилище», сидели долго без отпуска, но корпус все же кончили, хотя и с предельными баллами за поведение.
Что ответила Государыня начальнице неизвестно, но кадет 2-го Оренбургского корпуса на балы в институт больше не приглашали. Зато этот корпус у институток был окружен ореолом славы, а Флавицкого и Ометко все институтки заочно «обожали». Что касается снимка, то таковой оказался весьма удачным и вознаградил их за все пережитые ими неприятные последствия.
В самом корпусе проделка двух друзей не была вменена им во зло, и часто встречая одного из них, воспитатели улыбались и спрашивали:
– А где же другой фотограф?
*****
P.S. Личность Флавицкого установить довольно трудно. Это один из многочисленных внучатых племянников художника К.Д.Флавицкого (1830-1866). Возможно – это Валериан Владимирович Флавицкий, служивший позднее, в 1909 г., поручиком во 2-ой Туркестанской стрелковой бригаде в Самарканде. Далее его следы теряются.
© 2019, «Бердская слобода», Лукьянов Сергей
