Новые подходы к воспитанию детей в татарском обществе к началу XX века
Елка в городской школе. Хромолитография из учебного пособия, предназначенного для гимназий и училищ. Конец XIX – начало XX в.
“Новые подходы к воспитанию детей в татарском обществе к началу XX века”[1].
Это высказывание татарского просветителя Каюма Насыри хорошо иллюстрирует отношение родителей-татар к детям на рубеже XIX и XX веков. Приход буржуазной эпохи поставил вопрос о человеческой индивидуальности, причем выяснилось, что индивидом, личностью является не только взрослый, но и ребенок. И, если раньше родители заботились только о том, чтобы дети были сыты, одеты и обуты, об их будущем благосостоянии, то теперь заговорили о необходимости и духовного развития ребенка[2]. Ребенок – ранее воспринимавшийся исключительно как вложение родителей в будущее, как бессловесное существо без всяких прав (в том числе на свой особый мир), – вдруг стал центром общественно-культурной жизни.
Методы воспитания в татарских семьях сторонние наблюдатели в целом всегда оценивали довольно высоко. Вот лишь одна из их оценок:
“Дети татарского населения воспитываются очень недурно, причем в заботах о ребенке принимает участие и сам отец”[3].
К уходу за детьми будущих отцов обучали, в частности, в медресе: в начале ХХ века во многих мусульманских училищах преподавали и предмет “гигиена”. В программе его, помимо санитарно-гигиенических норм и мер профилактики заболеваний, значились и основы ухода за новорожденными и дошкольниками[4].
Заметим здесь, что на проблему детства в России обратили внимание прежде всего в связи с высокой детской смертностью. Основные вопросы педиатрических съездов конца XIX – начала XX века касались жизни и здоровья детей, санитарно-гигиенических норм и профилактики эпидемий[5]. Татарское население тоже не оставалось в стороне от государственных мероприятий. Профилактические меры вроде оспопрививания медленно, но внедрялись и в мусульманской среде. Дело значительно упростилось, когда появились оспопрививатели из самих татар, фельдшеры и врачи-мусульмане, которым легче было доказать родителям необходимость прививок и профилактики заболеваний. В начале XX века в Казани открыли и специальное родильное отделение для мусульманок.
Тем не менее в татарском обществе интерес к детству был обусловлен прежде всего вопросами образования, а не здравоохранения. Проблемы воспитания и обучения стали основной темой национальной периодики и художественной литературы начала XX века. Правда, в повседневной жизни татары мало надеялись на действенность воспитания и влияния окружающей среды. Это видно по народным пословицам, ставившим биологический фактор выше социального. Многие из них перекликаются с русской пословицей “Яблоко от яблоньки недалеко падает”. Вероятно, поэтому при усыновлении или удочерении богатые татары стремились взять в семью своего кровного родственника (как правило, бедного племянника).
Однако начавшиеся во второй половине XIX века серьезные трансформации в обществе – нарушение общинных связей, рост индивидуализма, ослабление социального контроля – стали причиной того, что многие дети отказывались жить по родительской модели. Купеческие сыновья-пьяницы – герои татарской литературы начала XX века – встречались и в жизни[6]. Родители недоумевали (“Что мы не так сделали, почему сын не продолжил дело отца?”), но, так или иначе, кровное родство не всегда сказывалось. Возможно, поэтому брошюры по воспитанию и пользовались большим спросом у населения.
Образование всегда высоко ценилось мусульманами, и практически каждый татарский ребенок посещал начальную школу – мектеб. Однако при схоластическом методе обучения не все усваивали грамоту как следует; зубрежка в татарских мектебах и медресе на рубеже XIX и XX веков стала предметом ярой критики. В начале XX столетия все бóльшую популярность приобретают новометодные, джадидские школы, где грамоте обучали по звуковому методу. Именно эти учебные заведения нового типа и подготовили людей с новым мышлением, которые значительно изменили татарскую действительность…
Дети из богатых семей нередко получали домашнее образование; для этого привлекались русские няни и гувернантки. Они сменили традиционных деревенских женщин-татарок, присматривавших за купеческими детьми. Скорее всего, на это шли ради лучшего усвоения детьми русского языка. Кроме того, русские помощницы сопровождали матерей-татарок в различных поездках, выступая, вероятно, в роли переводчиц. Анализ фотоснимков татарской буржуазии конца XIX – начала XX века и мемуаров выходцев из этой среды указывают на то, что богатые татарки всегда обращались к услугам воспитательниц[7].
В татарской публицистике начала XX века нянь называли “моррабия туташ”, но, скорее всего, этот термин употреблялся только в образованных кругах и был введен в оборот лишь на рубеже столетий, причем в советское время уже не употреблялся. Другое слово для обозначения воспитателя – “багучы” – можно перевести не только как “смотрящий”, но и как “знахарь”, “колдун”, “гадалка”. То есть воспитание ребенка представлялось когда-то сродни манипуляциям мистического характера. В советское же время воспитатель по-татарски именовался “тəрбияче” (от “тəрбия” – “воспитание”). Но этот термин вошел в татарский лексикон во второй половине XIX столетия вместе со специальной литературой по воспитанию.
Первопроходцем, как и во многих других областях, здесь можно назвать Каюма Насыри, автора “Книги о воспитании” (“Тəрбия китабы”) и “Брошюры о нравственности” (“Əхлəк рисалəсе”). А на рубеже XIX и XX веков ученый Ризаитдин Фахреддин издал отдельными брошюрами правила поведения для образцовых матерей (“тəрбияли анна”), образцовых детей (“тəрбияли бала”), образцовых отцов (“тəрбияли ата”), а также для учащихся медресе (“шəкертлек əдəблəре”). Его сочинения не предлагали оригинальных педагогических приемов. Это была лишь довольно прямолинейная констатация того, каким должен быть воспитанный ребенок; как получить его, Ризаитдин Фахреддин не объяснял. Но даже и простой свод правил, ставящий во главу угла вопросы детства, был значительным явлением для татарской публицистики рубежа XIX и XX веков. В этот период стали публиковаться и переводы русских книг по воспитанию[8].
Каюм Насыри поставил задачу научного изучения детства – и после 1905 года стали выходить татарские педагогические журналы “Тəрбия” (“Воспитание”), “Мəктəп” (“Школа”), “Мөгаллим” (“Учитель”). Эти же вопросы обсуждались и на страницах других национальных изданий.
В начале ХХ столетия в татарской прессе постоянно противопоставлялись разные методы воспитания. В качестве альтернативы традиционному авторитарному руководству предлагался так называемый “американский” (“европейский”) вариант, согласно которому, необходимо учитывать индивидуальные особенности человека и дать ему некоторую свободу в действиях. Татарские публицисты весьма высоко оценивали опыт западной педагогики, однако читатели не всегда разделяли их мнение. Так, отвечая в 1913 году на вопросы журнала “Мөгəллим”, некоторые выражали опасения по поводу педагогических новаций: если человек думает только о своих интересах, это ведет к вражде в обществе[9]…
Помимо научного изучения детства, начались изменения и в самой сфере детства. Еще во второй половине XIX века у татар отсутствовала художественная литература для детей[10]. Народные сказки не всегда были рассчитаны на детского читателя, их содержание и смысл подчас базировались на откровенно взрослых сюжетах. Не случайно они пользовались популярностью не только у детей, но и у вполне зрелых людей… В начале же XX века возросло количество художественных произведений, адресованных маленьким читателям. Особую роль в развитии детской литературы сыграл поэт Габдулла Тукай. Помимо публицистических заметок о необходимости этого жанра, он писал и прекрасные стихотворения для малышей. Оставаясь, по замечанию современников, “большим ребенком”, он часто обращался и к фольклору; написанная им в 1907 году на основе народных легенд поэма “Шурале” стала классикой татарской литературы… Среди детских авторов тех лет были и Мажит Гафури, Сагит Сунчелей, Наки Исанбат, Нажип Думави, Гали Рахим и другие.
Практически каждый татарский журнал и газета выделяли место для детской литературы. В татарских издательствах выходили целые серии книг: “Мəктəп мөкяфəте” (“Школьный подарок”), “Балалар бакчасы” (“Детский сад”), “Балалар күңеле” (“Детская душа”), “Балалар көтепханасы” (“Детская библиотека”). В 1908 году издали специальный “Детский календарь” на татарском языке. Помимо специально написанных для детей текстов в этих книгах имелись и рисунки – что для российских мусульман было новшеством. Словом, татарские дети, родившиеся в начале XX века, получили совершенно иной книжный мир – с рисунками, со стихами и сказками на родном языке (а не на далеком от жизни общетюркском книжном наречии). В книгах для них присутствовали и элементы целенаправленного воспитания личности, взращивания у ребенка определенных качеств характера (например, у Габдуллы Тукая был ряд стихотворений о трудолюбии).
Еще одним полезным новшеством стало появление специальных журналов для детей на татарском языке. Первый из них – “Тэрбиятел-атфаль” (“Воспитание детей”) – появился в 1907 году в Москве; в его редакции работал известный татарский писатель и публицист Фатих Амирхан. Однако издание прекратилось после выхода нескольких номеров.
Более широкую известность получил казанский журнал “Ак юл” (“Светлый путь”), издававшийся с 1913 по 1916 год Фахрелисламом Агиевым. В нем печатались рассказы и стихотворения (как татарских авторов, так и переводные), научно-популярные статьи о животных и растениях, статьи по географии и истории. В отдельных разделах публиковались детские игры, загадки, задачи и письма маленьких читателей. Журнал был иллюстрированным; по тем временам – большая редкость: те же изображения людей раньше особо не практиковались. Некоторые гравюры, опубликованные в “Ак юл”, стали первыми образцами татарской живописи (с журналом, в частности, сотрудничала художница Хадича Акчурина).
Вот как отзывались в 1913 году об “Ак юл” авторы казанской газеты “Юлдуз”:
“Красиво отпечатанный журнал своим содержанием и рисунками является радостью для детей. По выбору статей и рисунков видно, что журнал имеет успех. Достаточно открыть один номер и бегло просмотреть его, чтобы убедиться в том, что у издателей этого журнала есть своего рода идея и озабоченность. Писать, понимая психологию детей, большое дело”[11].
Редактор-издатель “Ак юл” принимал участие и в организации детских вечеров, где с удовольствием сам играл с детьми, “будто возвращаясь в собственное детство”[12].
В 1916 году Агиев получил очередное разрешение на выпуск “Ак юл”, но по неизвестным причинам издание не было продолжено. С марта 1917-го по образу и подобию “Ак юл” в Казани начал издаваться ежемесячный детский журнал “Балалар доньясы” (“Мир детства”), издателем и редактором которого был Якуб Халили.
Конечно, простые люди не могли выписывать эти журналы: они были рассчитаны на состоятельные семьи. Так, годовая подписка на “Ак юл” составляла 4 рубля, один номер стоил 20 копеек[13]. Для сравнения: татарские рабочие бакинских нефтяных предприятий в начале ХХ века получали в год от 20 до 60 рублей, “причем 60 рублей получает на тысячу один человек”[14]. Достаточно скромными были тогда доходы и у приказчиков, и у большинства мулл.
Новым явлением в жизни городских татарских семей стала организация детских вечеров. Вообще общественно-культурная жизнь – с клубами, литературно-музыкальными вечерами, театральными постановками и концертами – в татарском обществе начала развиваться лишь после 1905 года. А публичные праздники для детей появились почти десять лет спустя. Они были приурочены ко дню рождения пророка Мухаммеда и назывались вечерами Мавлида (“Мəүлид кичəсе”), но проводились по аналогии с рождественскими детскими елками.
Публичные новогодние елки стали частью российской повседневности лишь во второй половине XIX века. Именно тогда в богатых столичных домах начали ставить и украшать рождественские елочки. К концу столетия эта практика утвердилась и в провинциальных городах. Так, в Казани елки для детей устраивались во всех театрах и клубах города (обычно для этого снимались залы Дворянского, Военного и Купеческого собраний)[15].
Татары особенно часто посещали Купеческий клуб (собрание); там же они проводили и некоторые собственные мероприятия. Стремление перенять элементы новогодней праздничной культуры христиан (особенно касающиеся детей) наблюдалось и раньше – в творчестве татарских писателей. Например, у Тукая есть детское стихотворение “Ак бабай” (“Белый дедушка”), рассказывающее о том, как некий старик зимой оставляет подарки детям. В татарском фольклоре такого героя нет; поэт, несомненно, представил на татарский лад русского Деда Мороза.
Впервые татарский детский вечер был организован в 1913 году в здании “Восточного клуба” в Казани. Организаторами мероприятия были члены правления клуба; в празднике участвовали артисты театральной труппы “Сайяр”[16]. Дети играли, водили хороводы вокруг елки, пели, читали стихи; каждый получил подарок. На детских праздниках всегда было много женщин, что весьма бросалось в глаза: вечера для взрослых тогда решались посещать далеко не все татарки. Вообще, эти праздники подражали культурной традиции европейских народов; достаточно сказать, что дети на них танцевали падэспань – испанский танец, получивший в России особую популярность еще в 1890-х годах[17]. Абсолютно новой была для татар и традиция украшения елки.
“Восточный клуб” в Казани продолжал функционировать и в годы Первой мировой войны. На детском вечере, проведенном там в январе 1915-го, присутствовали уже дети обоих полов – что было непривычным для мусульманского татарского общества. В оренбургском журнале “Кармак” (“Крючок”) был даже опубликован рисунок: мальчики и девочки водят хоровод вокруг елки под наблюдением мужчины-татарина. И подпись:
“Хотя мальчикам и девочкам нельзя учиться вместе, в одном мектебе, пусть хоть повеселятся вокруг елки”[18]…
Таким образом, мир татарского детства в начале XX века сильно изменился. Самые главные перемены касались духовного содержания. Изменилась цель воспитания. Раньше родители ставили конкретную задачу: из сына вырастить муллу или купца, а из дочери – “абыстай” (жену муллы) или купчиху[19]. Для этого сына отдавали в медресе, а дочь, после получения базовых знаний у жены муллы, сидела дома в ожидании замужества… В конечном счете тут преследовалась цель создания семьи и продолжения рода – извечная цель патриархального уклада жизни. Теперь, под влиянием гуманистических идей, татарская интеллигенция обозначила другую цель – воспитать душу ребенка. По ее мнению, определенные душевные качества уже дают ребенку “билет” в счастливую жизнь – вне зависимости от социального статуса. Безусловно, акцент делался на достойном образовании, как для мальчиков, так и для девочек. Только знания и навыки могли помочь выжить в новых условиях, когда нужно надеяться на себя, а не на помощь общины или семьи. При всем индивидуалистском подходе в этой новой светской модели воспитания присутствовала, однако, и определенная религиозность. Новоиспеченные теоретики татарской педагогики еще не могли допустить критику веры; так, уважительное отношение к исламу присутствует практически во всех стихотворениях Габдуллы Тукая.
О результатах принятия этой модели воспитания можно было бы судить, если бы течение татарской истории продолжалось по буржуазному пути. Однако наступившая вскоре советская эпоха поставила совершенно иные задачи, и дети, выросшие в атмосфере модернизированной татарской культуры, попали в совершенно иную идеологическую среду. Светские знания и навыки им действительно пригодились. Вполне вероятно, что доминирование светского еще и в дореволюционном воспитании помогло легче перенести разрыв с прежней религиозностью. Впрочем, набожность все равно сохранилась, только веру в Бога заменила вера в государство. Душевные качества определенной части этих “новых людей”, ориентированных на светскую жизнь, оторванных от традиционных религиозных ориентиров, достаточно ярко проявились уже в печальные сталинские годы.
г. Казань
Примечания
1. Гайнуллин М. Х. Каюм Насыри. Казань. 1975. С. 38.
2. Каледъ. Детская революция // Уфимский край. 1908. 5 июля. № 146; Парамонова А. А. Открытие детства в России. Развитие научного знания о ребенке в истории отечественной психологии конца XIX – начала ХХ в. Ижевск. 2010. С. 30, 50.
3. Сухарев А. Казанские татары (уезд Казанский). Опыт этнографического и медико-антропологического исследования. СПб. 1904. С. 75.
4. Ваһапов Н. Татар вакытлы матбугатында мəгариф һəм тəрбия мəсьəлəлəренең чагылышы (1907-1916 еллар). Казан. 2010. Б. 121.
5. Парамонова А. А. Указ. соч. С. 56.
6. Национальный архив Республики Татарстан (НА РТ). Ф. 139. Оп. 1. Д. 185. Л. 2, 4, 73.
7. Музей национальной культуры НКЦ “Казань”. КП-11429/6.
8. Покровский. Яшь балаларны ничек тəрбиялəргə? Казан. 1908; Дернова-Ярмоленко. Аналар əлифбасы. Казан. 1914.
9. Ваһапов Н. Op. cit. С.140, 143.
10. Татар əдəбияты тарихы. Т. 3. Казан. 1986. Б. 436.
11. Мир ислама. Т. II. Вып. IX. СПб. 1913. С. 693.
12. Əмирхан Ф. Əсəрлəр. Т. 3. Казан. 1989. Б. 252.
13. НА РТ. Ф. 420. Оп. 1. Д. 240. Л. 2.
14. Там же. Ф. 969. Оп. 1. Д. 40. Л. 20.
15. Сальникова А. История елочной игрушки, или Как наряжали советскую елку. М. 2011. С. 40.
16. Рəми И. Г., Даутов Р. Н. Указ. соч. Б. 302.
17. Əмирхан Ф. Op. cit. Б. 252.
18. НА РТ. Ф. 1154. Оп. 1. Д. 106. Л. 24 об.
19. Тукай Г. Əсəрлəр. Биш томда. Т. 4. Казан. 1985. Б. 35.
Автор: Лилия Габдрафикова (доктор исторических наук, Казань)
Источник: Сетевое издание , 1 декабря 2014 г
