Князь Григорий Семенович Волконский назначен на место Бахметева в 1803 г.
Князь Григорий Семенович Волконский 1803 – 1817 годы
По общему отзыву он был человек старый, но способный для боевой службы, которая требовалась в то время, со странностями и привычками, резко отличавшимися от общепринятых условий жизни: ходил по городу в ночном колпаке, спальной куртке и простых панталонах. При встрече с женщиной, если была молодая, красивая, целовал ее, давал денег, которые за ним носил лакей или камердинер; иногда уходил далеко за город, уставал и подсаживался к проезжающим с возами крестьянам.
Примечание «Бердской слободы»: Авторский текст оставлен без изменений, старая (дореволюционная) орфография приведена к современному виду.
Был такой случай. Князь сильно устал от пешей ходьбы и присел на сани с дровами. Хозяин гнал его, говоря, что лошадь худая и с трудом везет дрова.
«Я сам иду пешком, а ты лезешь на воз. Слезай прочь! А то видишь», и показал кнут.
Князь, не смотря на угрозы, остался в санях. При везде в город через Сакмарские ворота стоявший там на гауптвахте военный караул выбежал отдавать честь, барабанщик бил в барабан, офицер перед фронтом командовал. Мужик испугался и сказал:
«Это тебе, барин, отдают честь? скажи, барин, кто ты такой? да Бога ради прости меня за грубость».
Князь указал улицу, в которую ехать, а мужик подумал:
«Должно быть в полицию, отлупят там меня на славу, что и внукам не забуду передать!»
Мужик едет, а князь на возу. Подъехали к дому. Там на дворе встречают господа с поклоном, князь приказал взять у мужика воз дров и выдать за них щедрую плату.
Отец мой передавал мне, что возвращаясь с товарищами из школы обедать, встретил князя у Орских ворот, тот потребовал его к себе, приказал снять у него с ноги сапог, потом снова надеть. Князь пошел далее, сказав «спасибо». Так как все это происходило в виду военного караула, то один солдат, догнав отца, спросил: «А что тебе дал князь?» Тот сказал, что рубль (счет велся на медь).
«Какое счастье! А мы вот стоим, хотя бы гривенник — и то было бы благополучием».
В сущности и отец мой не получил ничего.
Приведенный текст принадлежит Ивану Васильевичу Чернову (29.03.1825-15.10.1902), краеведу, благотворителю, отставному генерал-майору Оренбургского казачьего войска.
Удалившись в 1891 году от дел служебных, Иван Васильевич продолжал другое не менее полезное дело: он приступил к составлению биографических указаний о бывших главных начальниках Оренбургского края, частью на основании личных воспоминаний, частью на основании рассказов достоверных лиц, сведений из дел и других источников. Состоя с 1899 года членом Оренбургской ученой архивной комиссии, принимал живое участие при обсуждении докладов, читаемых на заседании комиссии, являясь как бы живою летописью прошлого Оренбургского края.
Князь Волконский, проходя иногда, бросал медные деньги в народ, особенно в большие праздники, как св. Пасха, Троица, Вознесение.
Такой странный и причудливый образ жизни, конечно, был известен в Петербурге, и говорили, что князя не раз вызывали туда, но он прямо отвечал, что не поедет, потому что тотчас же по приезде умрет в тамошнем климате.
По слухам, он пользовался особым благорасположением сколько за прежнюю службу, а более — что был восприемником от купели при крещении Александра I. Насколько в этом правды, не знаю.
Князь Волконский давал у себя парадные обеды, на которые приглашались начальники частей и даже не особенно значительные, например, уездный казначей Алексей Михайлович Романовский, который жил до 1852 г. и, будучи стариком, рассказывал о жизни князя Волконского, которого ссужал казенными деньгами при истощении его собственных и исправно получал уплату.
Князь Волконский, будучи стариком, жил зимою в нетопленых комнатах. Ординарцы и вестовые были в одних мундирах.
Один казачий урядник, впоследствии офицер Николай Иванович Ситников, говорил мне, что, не стерпев холода, снял ночью с вешалки княжескую епанчу, в каких ходил дома князь, покрылся и крепко заснул. Проходит князь, видит, что епанча с орденскою звездою на уряднике, разбудил его и сказал:
«Повесь, откуда взял, и впредь не смей этого делать. Видишь, я старик, а холод переношу, а ты молодой мерзнешь».
Княжеские епанчи иногда с дозволения раздавались гостям, когда он видел, что последние синеют от холода.
Случилось однажды так, что за обедом сидели несколько человек. Входит курьер из Петербурга и глазами ищет, кто из них князь — на всех одинаковые епанчи. Князь сказал: «Подай сюда бумагу!», и прочие глазами указали на него.
Князь Волконский устраивал вечера для танцев, на которые приглашал жен и дочерей казачьих офицеров в их казачьих нарядах: девицы в жемчужных лентах или повязках, а замужние в кокошниках. Он был последний губернатор, к которому на вечера приглашались казаки. После того женский пол далее у высших чиновников подвергся остракизму.
Князь Волконский давал народные увеселения для всего населения, особенно в исключительных случаях. Вечера отличались своею затейливою программою: фейерверки, ракеты, разноцветные огни в виде каскадов.
Рассказывают, что очень блистательные были празднества во время приезда к нему жены с семьей. (Прим. И.С. Шукшинцева: Семья князя жила в Петербурге. См. «Труды Оренбургской Ученой Архивной комиссии, вып. XI, стр. 140.) Выставляемы были бочки пива и вина, на ногах стояли жареные быки и бараны с золотыми рогами. Вечером фейерверк превзошел все, что оренбуржане доселе могли видеть. Фокусник пустил огненного змея, который пролетел город и рассыпался над кладбищем.
Народ говорил, что это был сам черт, не могший лететь далее в виду крестов на могилах, а самый фокусник за такую мистификацию был поражен смертью: он умер на другой день.
Впоследствии, когда у Варвары Васильевны, урожденной Мансуровой и в замужестве бывшей за французским эмигрантом Габбе, в молодых летах умер муж, и она ежедневно с горя ездила на могилу его, последний в виде огненного змея прилетал ночью в дом Габбе. Народ говорил, что это был тот самый змей, которого пустили при князе Волконском.
Варвара Васильевна в 1824 или 25 г. вторично вышла замуж за молодого штабс-капитана Балкашина, которого за этот брак отставили от службы, но впоследствии он снова был принят графом Сухтеленом, был адъютантом у него, дослужился до чина генерал-лейтенанта, был Оренбургским гражданским губернатором и два раза командовал башкирским войском. Умер в 1859 г., а жена его лет через 10 после.
От первого брака у нее был сын, ротмистр Александр Васильевич Габбе, служивший адъютантом у генерал-губернаторов Перовского и Обручева и потом перешедший на гражданскую службу по уделам, умер в 1851 или 52 г.
Князь Волконский, когда был помоложе, явил себя хорошим администратором, усмирив в 1805 г. в Уральске бунтовавших казаков. Для усмирения их были посланы башкиры и им, по ходатайству князя Волконского, пожаловано знамя от императора Александра I при грамоте. С уничтожением башкирского войска, знамя и грамота переданы в 1863 г. в окружный штаб Оренбургского округа.
А когда князь стал стариком, то занимался делами мало, кроме важных, направлять которые без его ведома и указания было невозможно.
Говорят, что присылаемые для подписания бумаги на ночь клал к святым иконам, молился пред последними, а утром перекрестясь, все подписывал, не читая, и дело сходило благополучно.
В управление его явилась новая система, имевшая хорошие последствия в отношении башкир.
Народ этот до конца XVIII столетия управлялся выборными старшинами, подчиненными земской полиции в лице исправника и дворянских заседателей, как известно, людей корыстолюбивых и вымогательных на взятки.
С принятием подданства России, порядок управления башкирами не изменялся. Хотя у башкир были ханы, но аристократии родовой не привилось: все были равны в правах, земли составляли общее всех владение по родам.
Подчинившись русским, башкирский народ испросил у царя Иоанна IV Васильевича сохранения за ними магометовой веры и в первое время был доволен своим положением.
Когда же стали появляться среди них русские люди, делившиеся на бояр и черных людей или крестьян, башкиры увидели себя приравненными к последнему классу со всеми лучшими своими людьми.
Правительство за услуги жаловало немногих званием тархан, то есть лично свободных от платежа ясака, но, в общем, и лучшие люди, считаясь в разряде крестьян, подчинялись русским чиновникам.
Такое унизительное состояние, нет сомнения, служило, в числе других, причиною их частых бунтов.
В 1796 г. бывший военный губернатор барон Игельстром с высочайшего соизволения разделил всю Башкирию, заключающуюся в пределах прежней Оренбургской губернии, а также в Пермской, Вятской и Саратовской (уезды Новоузенский и Николаевский) на 12 кантонов или округов и в каждый кантон был назначен кантонный начальник, которому положено быть чиновником.
Это нововведение было в духе народа: лучшие из него видели, что они могут быть чиновниками, подобно русским, и кроме того эти кантонные, оставаясь в подчинении исправникам, имели право непосредственно сноситься с Оренбургским военным губернатором, от которого получали на свое имя предписания, обходя губернское начальство, и в этом высоком лице видеть своего защитника от стеснений земских должностных лиц.
Чин желал получить каждый сколько-нибудь влиятельный башкир, и он дорог был ему тем, что при выходе со службы ограждал его права и избавлял от телесных наказаний. Находясь на службе, кантонные начальники производились в классные чины от 14 до 12 класса, а за военные отличия от прапорщика до майора. Эти же чины были жалуемы и другим лицам за оказанную на службе полезную деятельность, но щедро награждать нельзя было многих.
Отправляя службу с Оренбургскими казаками, у которых существовали зауряд-офицерские чины, башкиры награждались такими же чинами. Пожалование таким чином зависело от военного губернатора и вместе командира всех в крае войск. При князе Волконском награждение зауряд-офицерскими чинами башкир выходило из пределов надобности в таких лицах.
Носить саблю с офицерским серебряным темляком желал почти каждый из них. Без преувеличения можно сказать, что одна пятая часть башкир обратилась в зауряд-офицеров и почти исключительно есаулов, были и сотники, но хорунжего мало получали, стремясь прямо к высшему чину.
Придуманы были не существующие у казаков чины, например, «Походного старшины», обязанность коего ограничивалась начальством над башкирами во время следования на службу, — «дистаночного начальника», имевшего в подчинении несколько башкирских команд, расположенных в одной местности, но это было редко.
На службе башкиры подчинялись казачьим офицерам.
Представление о награждениях зауряд-чинами исходило от кантонных начальников, которые брали за это хорошие взятки и посылали в Оренбург к всесильному тогда правителю канцелярии подполковнику Алексею Терентьевичу Ермолаеву, а он выдавал здесь же в руки прибывшим в виде патента от князя Волконского указы на пожалованные чины.
Ермолаев позволял пред большими праздниками своим писарям выбирать башкир и получать за это деньги. Князь Волконский все подписывал и в предписаниях кантонным начальникам объяснял, что пожалование им сделано ради больших праздников.
Насколько башкиры считали за честь иметь чин, приведу сохранявшуюся долго поговорку: спрашивает посторонний одного башкира, тот отвечает:
«передний не спроси, задний спроси, моя брат урядник служит».
Такое введение чиновничества произвело в народе раздвоение: класс этот считал себя выше простых башкир и требовал иногда к себе их для услуги в виде денщиков. Солидарность народа рушилась, и бунты сделались немыслимыми.
Ермолаев брал взятки и во многих других случаях, и с казаков, и с киргиз и, держа все в своих руках, накопил огромный капитал, купил у башкир землю, но в не большом количестве — как бездетного, недвижимость мало его соблазняла.
Другой правитель пограничной канцелярии коллежский советник Савва Константинович Хоменко, в противоположность своему коллеге, отличался честностью, справедливостью и вообще хорошими качествами.
В 1845 г. я видел этого почтенного старца, был в гостях у его родного племянника, майора Саввы Фомина Хоменко, к которому перешло его наследство: земля 700 десятин в 7-ми верстах от Оренбурга, бывшая потом по наследству у родных первого владельца Стоколенко, а ими недавно проданная купцу Степанову.
Примечание И. С. Шукшинцева: Кажется, в конце 1890 гг. Местность эта находится за р. Сакмарой и до сих пор называется «Мельница Стоколенко». Там прекрасный рыбный пруд.
Земля эта была всемилостивейше жалована Хоменко государем Александром I в 1807 — 1809 гг. по ходатайству князя Волконского.
Старик жил и умер девственником. У него в прислуге не было женщин, и последние явились, когда его племянник, Савва Фомич, женился на Самойловой, помещице Бугурусланского уезда. Детей у них не было.
Для характеристики того времени приведу еще следующее: князь Волконский ездил в казачий Форштадт в коляске на паре лошадей. Там были два силача — казаки. Фамилия одного сохранилась у меня в памяти — Хлебников, (Прим. И.С. Шукшинцева Фамилия эта и теперь существует в Форштадте) по народной кличке «копна—казак». Этот «копна» для шутки останавливал экипаж, взявшись руками за задние колеса. Князь не сердился; бросит из экипажа несколько денег и скажет: «Пусти». Казак поклонится и скажет: «Без платы нельзя». Отдав новую мзду, князь ездил но Форштадту.
Другую характеристику того времени и суеверия народного показывает другой факт, приводимый здесь.
При князе Волконском выдавался за неподлежащий сомнению факт, что в городе по ночам ходит оборотень «человек—свинья», нападает на одиноких пешеходов и сбивает с ног. Падая со страху, они, когда придут в сознание, не находят на себе ценных вещей.
Казначей Алексей Михайлович Романовский как то ночью возвращался с вечера от князя и на базаре встретился со свиньей, последняя, хрюкая, набежала на него и видимо желала сшибить его с ног, как и других, но он устоял и, заметив у свиньи руки, вступил с нею в борьбу, бил но ушам шпагою, без которой не ходил к начальству. При этом с головы свиньи упала искусно приделанная шапка, изображавшая свиное рыло. Романовский увидал, что свиньей наряжался солдат и но ночам грабил трусливых. На другой день отыскался этот солдат по полученным на ушах ранам, предан суду, и с того времени оборотней в городе не было. Но много позднее, в 1843 или 44 г., тоже показывался подобный оборотень – свинья, и случай кончился комически.
Против тюрьмы показался боров, отставший от стада. Караульный на часах докладывает офицеру, что наконец-то оборотень явился. Офицер разрешил преследование его, и далее сам принял в этом участие. Преследуемый был действительным зверем, от страха забежал в грязь и от бессилия повалился. Офицер, было, схватил его, но он вырвался… Офицер попал в густую грязь и выпачкался весь. Так как для перемены платья не было времени, то в этом обезображенном и перепачканном виде попался своему начальнику, который арестовал его и рассказал другим о его похождениях. Офицер был прапорщик Дьяконов, кончивший курс Неплюевского военного училища.
С переводом Волконского из Оренбурга Ермолаев вышел в отставку, а вновь назначенный губернатор Эссен, найдя в делах злоупотребления, предал его военному суду, но это не имело для него последствий. У него была на воспитании дочь киргизского султана, принятая девочкой, потом окрещена и названа Екатериною, по крестном отце Васильевною. В первый раз вышла замуж за адъютанта майора Иванова и от него имела двух дочерей — старшую Анну Осиповну и младшую Веру Осиповну, жену бывшего губернского предводителя дворянства Ипполита Даниловича Шотт, сын которого после меня с 1893 г. был тоже губернским предводителем дворянства. К ним перешло имение Ермолаева.
Ермолаев был простого происхождения — солдатский сын, служил в пехотном полку барабанщиком, а потом писарем.
Мой дед, сотник Степан Михайлович, был вытребован в дежурство, как тогда назывался корпусный штаб. Ермолаев вспомнил о нем, когда отец мой был представлен в зауряд-хорунжие, и конверт с бумагой о производстве понес, по приказанию войскового атамана, Андрея Андреевича Углицкого, в дежурство. Ермолаев спросил о своем сослуживце и награда состоялась.
Взяточничество составляло общий порок того времени. Быть может, был грешен в этом более другого и Ермолаев, но в общем, по отзыву знавших его, считался человеком религиозным и помогавшим бедным. По его завещанию и на его капитал построены две церкви в принадлежавших ему деревнях — Репьевке, перешедшей к Анне Осиповне Жидковой, и Кургазы, Веры Осиповны Шотт. Последняя церковь обеспечена капиталом на содержание духовенства.
Дом, в котором жил Ермолаев, существует и в настоящее время; он долго, до конца 1880 г., оставался в руках наследников Скрябиной; доставшись по разделу дочери Шотта Ольге Штернберг, продан был купцу Шихову, а от последнего три года назад (1899 г.,) куплен попечителем Оренбургского учебного округа тайным советником Ростовцевым.
К этому дому под дворовое место прилегал почти весь прилегающий квартал, за исключением дома Худояр-хана но две трети прежнего двора распроданы Ипполитом Даниловичем Шотт разным лицам и последними построены новые дома или исправлены прежние барские постройки.
Примечание И. С. Шукшипцева: Худояр-хап, последний хан Коканда, в качестве почетного пленника жил в Оренбурге в доме на углу Водяной и Перовской улице, который теперь принадлежит начальнице женской гимназии Жанколя. Последняя его совершенно перестроила.
Ермолаев давал пирушки и кормил обедами небольшое общество Оренбургских интеллигентов, причем подавались преимущественно пельмени, которые делались почти каждую субботу. В этот день Ермолаев ходил в баню, и за обедом подавалось всегда любимое здешними жителями блюдо – пельмени. Это соблюдалось во всех хороших домах.
Это говорил мне покойный наш войсковой атаман Иван Васильевич Падуров, заставший еще старые порядки.
В общежитии шампанского пилось мало, да и людей, понимавших вкус в нем, было не много.
Для характеристики князя Волконского приведу резко выдающийся случай.
В военном дежурстве, или штабе, по недостатку офицеров, способных к письмоводству, временно исполнял должность адъютанта гражданский чиновник. Не довольствуясь своим скромным положением, он пожелал сам себя поднять выше: в списках о наградах вписал себя удостоенным производства в чин майора. Как он сделал это, т.е. после подписи бумаги Волконским или прежде, история умалчивает, но князь узнал о его проделке, когда производство состоялось с переводом смельчака в армейский полк, рассердился и высказал решимость повесить-смельчака, говоря:
«Повешу и конец, а государь простит меня старика».
Однако ж этого не случилось. Фальшивый майор поступил в армию и во время войны с французами дослужился до генерала и был где-то губернатором.
Аналогичный случай был в более позднее время с князем Воронцовым, новороссийским генерал губернатором. В представлении о наградах вписал себя один мелкий чиновник его канцелярии к ордену св. Владимира IV степени, недостижимая награда по тому времени для мелкого чиновника. Когда Воронцов получил бумагу об утверждении его представления, очень огорчился проделкой и наградою ему вовсе неизвестного лица. Открылось, что последний сумел ловко вписать себя в общий список, и чтобы не компрометировать себя, Воронцов выгнал этого чиновника в отставку. Заведуя, как генерал-губернатор, Новороссийскими губерниями, он никак не потерпел бы такое лицо на службе в районе его власти. Господин этот уехал дальше от Одессы, на Кавказ, в Грузию, и там пристроился отлично.
Воронцов приехал в Тифлис и первым долгом потребовал список служащих у него, увидал знакомую фамилию, собрал справки и, когда подтвердилось его подозрение, снова прогнал чиновника в отставку, но судьба, видимо, покровительствовала ему. В Петербурге для дел Кавказа и Грузии образован был комитет. Людей, хорошо знающих край, не находилось. Послан был туда статс-секретарь Бутков; к нему-то явился гонимый. Из разговора с ним Бутков увидал, что это умный и способный господин, отлично знавший Кавказ, его нужды и болячки, а такой знаток и требовался в Петербург для Кавказского комитета, куда по приезде Бутков определил его, тянул за уши, повышая его, и кончилось тем, что после Буткова он занял его место – статс-секретаря, заведовавшего делами Кавказского комитета. В 1872 г. я его лично видел в канцелярии, приходя к бывшему сослуживцу, помощнику этого статс-секретаря Николаю Николаевичу Пасмурову, и от него слышал эту историю, но фамилию чиновника позабыл.
Источник: Труды Оренбургской Ученой архивной комиссии №18 «Записки генерал-майора Ивана Васильевича Чернова», 1907 год, стр. 21-37
© 2019, «Бердская слобода», Лукьянов Сергей
