Саракташ: театр освоенных действий. Часть 1

Все тридцатые годы Саракташ осваивался на новом месте и в новых качествах. Сначала в качестве райцентра, затем – поселка: иные поселения и за сотни лет не могли сделать столь головокружительную карьеру. Молодому, да раннему, нашему поселку приходилось делом доказывать свою состоятельность и оправдывать высокое доверие, оказанное ему страной.

Множество новоселов, колоссальное смешение рас, обычаев и вероисповеданий. Было время, когда на территории Саракташа находился казахский аул, а пообочь поселок сжимали цыганские кочевья. Все это должно было вывариться в огромном интеграционном котле, чтобы каждый житель Саракташа познал вкус своей удивительной родины. Процесс этот не завершен и поныне, ведь подобные супы варятся веками…

Серия: «Новые и малоизвестные факты из истории Саракташа». Выпуск 3.
Публикуется с разрешения автора

Последний табор

Для выстраивания всей палитры других, чем раньше, отношений в Саракташском Вавилоне, конечно же, нужен был общий язык. Монополию на него застолбило за собой государство. Впрочем, очень быстро выяснилось, что новые советские алфавит и правописание не окупают затраченных на них усилий: своенравная и самодостаточная деревня-кормилица практически поголовно была безграмотной.

«Грамотных людей почти не было. Понадобится написать какую-нибудь бумажку – ходишь-ходишь в поисках грамотного человека, да и бросишь. А о новостях в стране узнавали только понаслышке», – вспоминал саракташский старожил Егор Акимович Бутов.

Действительно, отсутствие грамотности сделало Саракташ «слуховым окном СССР»: вся информация передавалась тут исключительно из уст в уста, постепенно теряя все признаки достоверности. Уполномоченные по коллективизации вспоминали, что столкнулись на местах с противодействием крестьян, вызванным устойчивыми слухами, будто в мире идет большая война, которую от них тщательно скрывают.

Колоссальное множество таких «слуховых окон» по стране крайне мешало ей открыть «окно возможностей», заготовленных для строителей первого пролетарского государства. Поэтому первым и самым очевидным шагом для борьбы с безграмотностью стало повсеместное создание «ликбезов», в которых ускоренными темпами обучали чтению и письму.

Полученные навыки саракташцы могли закреплять во время изучения районной газеты, появившейся в Саракташе в 1930 году. Здесь буквы складывались в правильные слова, информация была верифицированной, и «Знамя Колхоза» (первое название районки) сразу стало «пропагандистом, агитатором и организатором», в полном соответствии с заветами Вождя.

В первый же год своей «организаторской» работы газета смогла объединить в ударный отряд саракташских домохозяек.

«Женщины-домохозяйки станции Саракташ собрали на трактор 76 рублей 35 копеек и вызвали женщин Федоровского сельсовета», – докладывала газета в марте 1930 года.

Чуть позже в этот марафон включится и областная «Оренбургская Коммуна»:

Жены хозяйственников, инженерно-технических работников и рабочих Саракташской машинно-тракторной мастерской и МТС вырастили три тысячи корней цветочной рассады. Вокруг мастерской и конторы МТС разбиты аккуратные клумбы, засаженные этой цветочной рассадой.
Сейчас жены рабочих и руководителей МТС устанавливают комнатные цветы в мастерской и в каждой квартире рабочего.

Эти небольшие заметки имели колоссальное значение и смысл. Женщины признавались ведущими игроками саракташского мироустройства, а статьи содержали будоражащие воображение числительные – одни только «3000 корней» стоили иной мессы. Женщины, еще недавно входившие в горящие избы и останавливающие на скаку лошадей, стали источником тракторов, аккуратных клумб и разрушительницами сословий: «жены рабочих и руководителей» вместе и заняты общим делом для общего блага.

Пригляд за местной прессой был строгим и основательным. После обзорной заметки о репертуаре государственного совхозно-колхозного театра № 5, работавшего в Саракташе, на «Знамя Коммуны» обрушился всей своей мощью всесоюзный журнал «Театр и драматургия». Разговор шел на полном серьезе, безо всяких скидок на провинциальность:

Задача «мобилизации» читателя через посредство театральной рецензии не всюду раскрыта на местах в своем содержании. «Знамя колхоза», газета города Саракташа (Средневолжский край) ограничивается одним только указанием на «громадную организующую и воспитательную роль» театра вообще (обычно так начинается большинство рецензий в местных газетах) и, в частности, спектаклей Государственного передвижного совхозно-колхозного театра № 5, сумевшего не только дать «культурный отдых» саракташскому зрителю, но и показать «подлинных живых людей, борющихся за дело рабочего класса, героику гражданских войн, борьбу комсомола за промфинплан».
Газета приводит и репертуар театра: «Любовь Яровая», «Мстислав Удалой», неизвестная нам «Седая юность» и «классика Островского». И все! Ограничиться только этим, не показать органической связи между данным репертуаром и непосредственными служебными задачами совхозно-колхозного театра № 5, — значит, ограничиться отпиской, по существу ничего не говорящей читателю. Газета должна подробнее разъяснить своему читателю на конкретном разборе данных пьес, почему именно разрешение «хозяйственно-политических задач» вытекает из основных образов и идей этих пьес. Газета должна дать конкретную критику, а не только общие места, никого не мобилизующие.

«Мобилизации», «подробного разъяснения» и «органической связи» требовали от всего, что несло слово в народные массы. Митинги, праздники, избы-читальни, клубы, школы, МТС, театры и, конечно же, кино – все работало на головокружительную от успехов генеральную линию развивающейся страны.

В этом отношении весьма характерным можно считать опыт окультуривания цыганского табора, стоявшего неподалеку от Саракташа. В июне 1936 года «Оренбургская Коммуна» рассказала о том, как «в саракташском кинотеатре получили картину «Последний табор»[1]:

Директор театра тов. Савинов узнав, что около Саракташа разбили свои палатки несколько семей кочующих цыган, пригласил их в кино на просмотр картины.
Пришло 45 человек.
Никто раньше из них в кино не бывал и понятно, что картина, тем более на такую близкую для цыган тему, произвела на них ошеломляющее впечатление.
По окончании сеанса цыгане горячо благодарили тов. Савинова за приглашение.

Вряд ли один-единственный фильм мог, как в Древней Греции, перевернуть ход истории. Сработала именно стратегическая информационная политика, использующая все, что могло нести слово «Правды» и ее передовиц в самые глухие уголки страны.

Не мудрено поэтому, что сразу после своего создания усилилась роль саракташского узла связи. Там работало целых 18 штатных агентов, распространяющих прессу и занимавшихся другими важными государственными вещами, как-то собирание денег на займы. А во второй половине 30-х годов в Саракташе появится радио и, вслушиваясь сквозь помехи в далекий «гудвиновский» голос неведомого диктора, жители поселка будут солидарно понимать и «кто виноват», и «что делать», и «чем сердце успокоится». Великая советская информационная машина будет окончательно создана и запущена.

«В далекое Оренбуржье пришла ленинская правда, нашла она и жителей Саракташа», – справедливо отметил главный итог этой работы старожил поселка Егор Акимович Бутов.

Мир и покой

4 января 1931 года село Саракташ становится райцентром. Существует достаточно широко известная версия о пожаре в Петровском, до этого являвшегося административным центром района, который стал причиной переноса районной столицы в только-только встающее на ноги село.

Большинство же историков склоняются к мысли о том, что «виной» всему была железная дорога. Административно-территориальная реформа в Оренбуржье бушевала достаточно долго: какие-то районы укрупнялись, какие-то передавались из Казахстана в Россию, к вновь образованному Саракташскому району собирались присоединить часть Оренбургского.

Укрупнение вскоре сменилось «разукрупнением», во время которого Саракташ потеряет часть земель, отданных вновь образованному Гавриловскому району. И как раз то, что центром Гавриловского района станет не Гавриловка, а Черный Отрог, имеющий под боком железнодорожную станцию, служит самым простым объяснением стремительного превращения Саракташа в райцентр. Железная дорога обеспечивала более устойчивые коммуникации и, как следствие, управляемость территориями. В период первоначального накопления управленческого капитала это обстоятельство было одним из самых главных.

Известное Постановление Большого Президиума Средне-Волжского Краевого Исполнительного Комитета Советов от 10 декабря 1931 года говорит о «переносе центра Петровского района на станцию Саракташ», в связи с чем просит ВЦИК «ускорить» затянувшееся на год «утверждение нового центра и переименование района». Райцентр переносился не в поселок, а именно «на станцию», являвшуюся важнейшим звеном в управленческой вертикали и игравшую первостепенную роль в работе местных органов власти. В противном случае – овчинка вряд ли стоила столь хлопотной выделки.

Статус райцентра добавил Саракташу забот, организаций и жителей. По воспоминаниям старожила поселка М. П. Зверкова, «в 1931 году Евелиной Петровной Яковлевой и Иваном Кондратьевичем Запорожцем был построен первый ветхий домик» на месте будущего микрорайона «Северный». Здесь, в полутора километрах от центра Саракташа, обустроится межрайонная база «Заготскот» от оренбургского треста «Скотопром».

«Заготскот» появился на этом месте не случайно. Он встал на пути «прогона скота союзного значения»: сюда своим ходом доставлялись из Башкирии и окрестных деревень партии коров, овец и коз. По свидетельству ведущего специалиста Саракташского поссовета Л. Савиной,

«база занималась заготовкой, контрактацией, сбытом скота и мясопродуктов. Рабочие «Заготскота» проживали в строящемся микрорайоне и на участках «Саперка», «Ислаевка», «Погромка».

База являлась солидным предприятием. 10 марта 1932 года Саракташ выделил ей 146 гектаров земли и собственную тропу к реке Сакмара для водопоя животных. Тропа проходила в угодьях «лесов госзначения», которые обслуживались созданным в районе лесопитомником.

В это же время в Саракташе ускоренными темпами внедряются районные судебные и правоохранительные органы. Начиная с 1931 года, жители Саракташа могли судиться и писать заявления в милицию, практически, не отходя от дома.

«Всей своей деятельностью суд воспитывает граждан СССР в духе преданности Родине и делу коммунизма, бережного отношения к социалистической собственности, соблюдения дисциплины труда, честного отношения к государственному и общественному долгу, к правилам социалистического общежития», – объяснял саракташский районный суд суть происходящих фазовых изменений в мирских устоях.

От слов к делу правоохранители перешли достаточно быстро. В 1932 году в Саракташе была накрыта организованная преступная группа «разбазаривателей» молока и мяса из Башкирии. Мясосовхозы нескольких районов автономной республики провернули 7 тонн масла через Саракташский «Союзмаслопром», директор еще одного башкирского предприятия сдал в Саракташский ГОРТ два с половиной центнера масла вместо отпущенных семи.

«Разбазаривание – незаконная продажа масла – производилась с ведома и согласия секретаря райкома партии (ФИО) и на основании письменного распоряжения председателя РИКа (ФИО)», – указывали следственные органы Саракташа в обвинительном заключении.

Суд с выводами следствия согласился, прокурор запросил не самый суровый приговор (времена на дворе были еще относительно вегетарианские), и башкирская преступная группа в полном составе показательно отправилась менять свое «отношение к социалистической собственности» через исправляющий труд.

Вместе с обеспечивающими порядок и закон структурами, Саракташ в 1931 году обзавелся новой школой: первый директор И.Д. Падалко поприветствовал 300 первоклашек: больше, чем недавно насчитывалось всех жителей села.

Комплект любого советского райцентра в те времена немыслим был без собственного парка. Его заложили в поселке, по воспоминаниям старожила Саракташа С. Х. Ермеева, в 1932 году. Парк, в котором «трудно приживались посаженные деревья, приходилось подсаживать новые на место засохших», получил имя В.И Ленина.

С тех пор парк несколько раз переблагоустраивался, однако всегда, во все времена, оставался как важной достопримечательностью поселка, так и значимым местом проведения досуга, знакомств и отправной точкой последующего демографического роста Саракташа.

Это было удивительное время, в котором хватало место всему: любви, надеждам, перспективам, подъему и росту и в то же время отчаянию, разлукам, разрушению и предательству. В стране бурными темпами шагали раскулачивание и коллективизация, которые тем больше проявлялись, чем меньше оказывалась территория, на которых их проводили.

Экс-прокурор Орска Григорий Сергеевич Базаров вспоминал, например, как проходило раскулачивание в его родных Черкассах:

“Кулачили” почти треть села, хотя, как правило, казаки и жили зажиточно, но работников не держали. Нещадно работали, не жалея ни себя, ни семью, ни детей. А отбиралось у людей всё – вплоть до последней коровы и лошади!
Я помню, что у нас была одна лошадь серо-мышиного цвета, которая была впоследствии “добровольно” отдана в колхоз. Не помню и не знаю, как к этому относились отец, мама, бабушка, но хорошо помню деда – Ивана Платоновича. В тридцатые годы было ему за шестьдесят лет. Это был седой, плотный, кряжистый старик.
И вот, видя, как наш сосед Филипп подъезжает на розвальнях, запряженных нашей лошадью, к своей избушке, дед, опираясь руками на окно в доме, нещадно матерился! Материл созданные колхозы, Филиппа, всю власть до тех пор, пока Филипп не уезжал с глаз долой. После чего дед поворачивался к иконе, расположенной в левом углу дома рядом с окном, приговаривая: “О, Господи, прости душу грешную…” И так повторялось каждый раз, когда Филипп приезжал на нашей лошади.

А житель Саракташа Ф. И. Мордынский, непосредственный участник коллективизации 1932 года, позже указывал на ошибки, приведшие к разразившемуся в стране Великому Голоду в 1933-м:

Главная причина голода в организации производства, а потом уже засуха. С людьми не стали говорить, как положено, и люди, когда стали убирать хлеб, стали его себе брать. Люди голодные работать не будут. Когда обыски провели, хлеб весь отобрали, поэтому и наступил голод.

Похоже, власть также поняла негативные тенденции, вызванные отсутствием диалога с обществом. В 1933 году, в разгар голода, в Саракташе рядом с нынешним зданием Сбербанка был построен парткабинет. Это была хорошо оборудованная диалоговая площадка для встречи настоящего с сытым будущим. Саракташский старожил Людмила Яковлевна Крутских вспоминает, что парткабинет был заставлен шкафами с русской классикой, которую она в детстве читала запоем.

В середину тридцатых годов, после очередного тяжелого испытания, Саракташ вышел с хорошо извлеченными уроками. Власть навсегда уяснила, что общение с людьми эффективнее директив, а люди, устав материть все происходящее, начали жить «в духе преданности Родине и делу коммунизма». Мир и покой пришли на благословенную саракташскую землю.

[1] Звуковой фильм 1935 года режиссеров Евгения Шнейдера и Моисея Гольдблата о «привлечении цыган к колхозным работам». В главной роли снялся немецкий актер Александр Гранах, приехавший в СССР из Германии.

Все статьи по теме: