Михайлов: Оренбургские письма для желающих ознакомиться с Оренбургом, 1866 год

Продолжение об оренбургском тракте. <…> Последний перегон до Оренбурга. Почтовая упряжь и бичеванье. Сакмара. Маячная гора. Въезд в Оренбург.

За Бузулуком та же местность, только гор немного больше. Станции помещаются в станицах, где, по преобладающему числу пятиоконных насадов, можно заключать, что была когда-то попытка на устройство станиц по плану. Относительно же состояния и содержания станций до Бузулука и за ним нет никакой разницы. Станционные смотрители встречаются из отставных казачьих офицеров. Обширнейшие из станиц — Тоцкое, Ново-Сергиево и Татищево, — последняя более чем другой уездный город. <…>

От Чернореченской станции, которая зовется в народе просто: Черноречьему до Оренбурга остается 29 верст; но почтовым трактом тут возят только в половодье, а в остальное время года везут, так называемыми лугами, где всего только 18 верст. Ехать лугами приятнее, потому что в первый раз (считая от Самары) переменяется декорация местности. Степь исчезает совершенно, а на место ее являются поляны, пересекаемые лесом, так что собственно лугов нет, и название это, по всей вероятности, возникло здесь вследствие низменного положения местности, которая, составляя прибрежье реки Сакмары, весною бывает вся покрыта водой.

Примечание «Бердской слободы»: Авторский текст оставлен без изменений, старая (дореволюционная) орфография приведена к современному виду.

Дорога лугами покойна, спуски и подъемы небольшие. Но кто знаком с характером нашей почтовой гоньбы, тот и тут не удивится общепринятому бичеванью, которое, так сказать, вытягивает лошадей вдоль дороги. И уж изловчились же в этом бичевании ямщики! Трудно представить, чтобы лошадь, назначенная для гоньбы, имела в понятиях их значение какого-нибудь животного. Они; в буквальном смысле смотрят на нее как на скотину, обреченную на вечные удары и мучения.

Обратите прежде всего внимание на упряжь: вся эта куча веревок, с расписной дугой и двумя оглоблями, не имеет никакого смысла, потому что запрягайте хоть шестерку в ряд, все-таки тяжесть повозки будет лежать главнейшим образом на коренной, особенно при спусках с гор.

Посмотрите на все, так называемые, постромки с их вальками: не было еще ямщика, который, впрягая в них пристяжную, подумал бы когда-нибудь, так ли они прилажены и верно ли он выровнял их концы. Оттого зачастую лошадь не имеет достаточной свободы для своего бега, веревки трут ей бока до крови, — и только кнут, беспощадный кнут заставляет ее несчастную бежать вперед до упаду. Да и упадет лошадь — лиха беда! «Туда ей и дорога», скажет ямщик, «одер была, одно слово что одер».

Если филантропические стремления породили уже благородную мысль об открытии общества покровительства животным, то, кажется, жизнь и мучения наших почтовых лошадей должны быть поставлены на первый план забот этого общества.

Без почтовой гоньбы обойтись невозможно, но выбор той или другой, из более удобных систем упряжи, равно улучшение содержания лошадей, лежат на совести содержателей почт, и как собственно, почтовая упряжь представляет вопрос весьма серьезной важности, то разрешение оного может быть достигнуто не иначе, как только техническими собраниями лиц компетентных в этом деле.

Посмотрите на артиллерийскую упряжь, на наши военные обозы, на упряжь пожарных команд: хотя в каждой из них можно найти, разумеется, несовершенства и недостатки, но все же видно, что конструкцией их руководила мысль, тогда как почтовая упряжь создалась, так сказать, сама собою, без всякой руководящей идеи. От такого недостатка, в приспособлении к назначению, происходит и мука лошадей, и самораспрягание троек на полдороге, и даже несчастные случаи при спусках с гор, или переездах чрез овраги.

Разве не так, или не почти так происходит на станциях, что, по требованию вашему лошадей, выводят вам тощих одров, так называемую тройку, в которой одна из пристяжных не подходящая, и непременно портит все дело. Начинается впрягание этой пресловутой тройки, причем оказывается, что дуга не та, которая следует к этой повозке, и на вопрос ямщика: «где же дуга»? отвечают: «Онисим повез почту». Находят потом, что постромки коротки; через седельник плох, кнута нету — и, после получасовой суетни, всевозможной брани и криков, навязав на постромках и проч. пропасть разных узлов, говорят, что лошади готовы. Прискорбно видеть, но так, или почти так делается на всей Руси.

Дорога, идущая лугами, оканчивается у Сакмары. Сакмара не широка, но будет в этом месте, однако ж, с петербургскую Фонтанку. Течение ее тихое, спокойное. За переезд чрез плавучий мост, построенный на судах каким-то частным лицом, платится по 5 копеек с лошади, что не совсем дешево, но спасибо и за то, что хотя устроили мост, а то вот, если ехать почтовым трактом, так на Сакмаре ожидает паром со всеми случайными его неприятностями, особенно в такое время года, когда лед на реке еще тонок для езды, а для проведения парома необходимо его колоть.

За Сакмарой опять степь… Миновав Маячную гору, из которой выламывается в обильном количестве хороший строительный материал, известный под названием маячного камня, выезжаешь уже на плоскость, где, в нескольких верстах впереди, раскинут Оренбург.

— Вот вошпиталь (госпиталь), – указал мне ямщик, когда мы поравнялись с целым кварталом зданий, впереди которых возвышается каменный главный корпус.

— А это вот налево Караван-Сарай.

Караван-Cарай в Оренбурге, 1858 год, А.С. Муренко. Фотоархив ИИМК

Госпиталь, как и все подобного рода постройки, имеет формальный характер и сейчас видно, что военный; но Караван-Сарай не мог не привлечь моего внимания. Это обширное, можно сказать даже громадное, четырехугольное каменное здание строгой и стройной архитектуры, окруженное стеною и садом с каменною мечетью, покрытою яйцеобразным куполом и с высоким минаретом. Прежде (за год пред сим) в Караван-Сарае помещалось Управление башкирского войска. Ныне же в нем живет оренбургский губернатор и находятся губернские присутственные места. Теперь это более не Караван-Сарай, а губернаторский дом.

Оренбург — Караван-Сарай. Рисовал с натуры Ф. Кондопуло.

— А это что? – спросил я ямщика, указывая на одноэтажное здание из разноцветного кирпича.

— Степной чихауз назывался, а нынче какой-то склад, только название больно мудрено, – отвечал ямщик.

— Интендантский склад?

— Так точно-с. А направо, вот впереди острог с обвахтой. Скоро ведем в Большую улицу. Чай к Антону прикажете, барин?

— Кто это Антон?

— Да у него лучшая гостиница, где все господа останавливаются…

— Ну, так вези к Антону…

Краткий очерк Оренбурга. «Hotel d’Orenbourg». Городские заметки. Климат.

Оренбург состоит из старого города — бывшей крепости и трех прежних его предместий — Старой слободки, Новой слободки и Казачьего Форштадта. Крепостные валы срыты в 1863 году за исключением небольшого участка на восточной окраине города, но и эти валы, по всей вероятности, будут срыты в настоящее время.

План города Оренбурга, 1869 год.

Бывшие эспланады, которые, по правилам устройства крепостей, отделяли оренбургскую крепость от предместий, ныне уже обстраиваются, так, что через год, много через два, предместья эти совершенно сольются с городом.

Военно-Петропавловская церковь и богадельня. «Всемирная Иллюстрация» Январь 1871 года.

Главная улица в Оренбурге, Большая Николаевская, или, как называют ее сокращенно: «Большая» разделяет старый город на две части. Составляя протяжение не более версты, она обрамлена почти сплошь все каменными домами, большей частью казенными.

Чернышев Алексей Филиппович (1824 – 1863). «Дом дворянского собрания на Николаевской улице Оренбурга».

На ней находятся: дом инженерной команды, градская богадельня, Военно-Петропавловская церковь, глухая стена Гостиного двора с возвышающеюся над ней церковью Вознесения, большое с колоннами здание генерал-губернаторской канцелярии, манеж с устроенным в нем театром, дом 2-го эскадрона Неплюевского кадетского корпуса, окружный штаб, Градская дума и пред этими двумя зданиями пространный сквер с небольшим Фонтаном, дом собрания, несколько домов, занимаемых начальниками отделов оренбургского военного округа, полицейский дом с каланчою, областное управление киргизами, киргизская школа, лютеранская церковь, казенная аптека, бывший ордонанс-гауз, училище военного ведомства, обширный и богатый дом командующего войсками и в конце самой улицы, на берегу Урала, пирамидальный гранитный памятник императору Александру I.

Чернышев Алексей Филиппович (1824 – 1863). «Обелиск на набережной Оренбурга» 1852 год.

Кроме вышеприведенных зданий, на Большой улице несколько частных домов, магазины, вольная аптека и биржи городских извозчиков. Улица вымощена щебнем (шоссе), имеет широкий плитный тротуар и освещается фонарями, в которых горят свечи.

Чернышев Алексей Филиппович (1824 – 1863). «Генерал-губернаторский дом на набережной Оренбурга».

Из этого краткого очерка читатели увидят, что обстановка Большой Николаевской улицы так себе, порядочная, для такого города, как Оренбург, лежащего в степи, в совершенном захолустье, но зато этим, так сказать, все и кончается. Поверните с Большой улицы вправо, или влево, куда-нибудь в сторону — всюду встретите уродливость, безобразие и бедность. Хотя параллельно Большой Николаевской улице идут, по сторонам ее, много других, которые, как и первая, пересекаются несколькими большими улицами, но все, за исключением Водяной улицы, немощеные, без тротуаров, а некоторые до того песчаны, что пешком трудно по ним ходить.

Чернышев Алексей Филиппович (1824 – 1863). «Площадь в Оренбурге».

Сверх вышеизчисленных нами зданий, в Оренбурге еще семь православных церквей (все каменные), из которых два собора Введенский кафедральный и Преображенский (первый зимний, второй летний), архиерейский дом с консисторией, католический костел, две каменные мечети с минаретами, Гостиный двор с прилежащим к нему базаром, таможня с обширным двором и пакгаузами, здание 1-го эскадрона Неплюевского кадетского корпуса, Николаевский институт благородных девиц, щепенной, мучной, лесной и конный базары, городской водопровод с каменным резервуаром, водоподъемным зданием и трех-верстною сетью водопроводных труб, общественные бани, несколько казарм, арсенал, разные военные магазины и т.п.

Проснувшись, на другой день, в гостинице купца Антона Каретникова (которая на вывеске величается «Hotel d’Orenbourg», а в народе, как уже мною замечено, зовется просто гостиницею Антона), я начал обзор, этого заведения с моего номера.

За комнату в два окна, от которой отделены досчатыми перегородками крошечная спальня и передняя, с меня брали по 1 р. 50 коп. в сутки — и хотя в этот расчет включались стеариновая свеча и самовары, подаваемые утром и вечером, но .для Оренбурга это очень дорого, тем более, что номер грязный, мебель сильно потертая, кроватное белье по особой плате и прислуга плоховатая.

Приход Пресвятой Богородицы Лоретанской Римско-католической Церкви, 1864 год.

Номер несколько обширнее стоит 2 рубля, что уже просто из рук вон, при тех грязных и выгоревших от солнца стеклах, сквозь которые едва можно различить идущих по улице.

Гостиница помещается в обоих этажах: в нижнем — общие комнаты, биллиард и буфет; в верхнем номера. — Почти с утра я успел познакомиться с моим соседом-, знавшим уже Оренбург во всех подробностях. Когда я намекнул ему о плохом содержании гостиницы и необычайной дороговизне ее номеров, то он улыбнулся, и сказал с уверенностью компетентного судьи:

— «Здесь все так. Тут на каждом шагу вы встретите монополии. Когда город был исключительно военным, монополии эти развились до non plus ultra. Вы приезжий — вам надо где-нибудь остановиться, отдохнуть и сложить свои вещи, — и вот вам гостиница — единственное пристанище, где за то и берут с вас что хотят. Правда, есть еще за базаром другая гостиница, купца Тарасова, но та уже решительно никуда не годится. Можно также останавливаться в номерах собрания — те сходнее этих, да зато всегда почти заняты. Тут, по крайней мере, сносно кормят.

Ознакомитесь с Оренбургом, увидите, что и в различных отраслях здешней мелочной торговли и промышленности отсутствие всякой конкуренции, а всюду и во всем свои монополии. Ступайте в Гостиный, двор, овощную лавку, магазины — везде с вас возьмут, если не в три, то наверное в два раза против московских цен, хотя большая часть товаров везется сюда с Нижегородской ярмарки и при том в такое время года, когда провоз удобнее и дешевле. Может быть (прибавил сосед) с состоявшимся обращением Оренбурга в губернский город, заведутся новые и лучшие порядки, но пока потребитель был всегда в подиной власти продавца».

— Но ведь тут, некоторым образом, виновата и сама публика, что допустила такой произвол торговцам, –  начал было я.

— Помилуйте, да что вы станете делать! Вы — офицер, вам вдруг понадобились эполеты, и вот вы по неволе платите рублем, или двумя дороже, за какую-нибудь московскую дрянь. Но эполеты еще аккуратный Офицер может иметь заблаговременно из Петербурга, а вот вы хотите сделать сюрприз своей жене по своему вкусу — не выписывать же вам подобную вещь из столиц на чужой выбор, когда, Вы видите, что и в здешних магазинах много богатых материй и галантерейных вещиц. Вы преспокойно идете в тот или другой магазин, а там видят, что вам такая-то вещь нужна и преспокойно берут с вас за нее втрое или вдвое. Будь конкуренция — другое дело! Не сойдясь в цене в одном магазине, вы пошли-бы в другой, а тут как магазинов мало, и каждый имеет свою специальность, то поневоле, если вам вещь нужна, вы без нее из магазина не выйдете. Посмотрите на базар: что там делается. Базар здесь открывается с 2-х часов по полудни, а до того времени нет продажи съестных припасов.

Между тем, окрестные крестьяне с разными продуктами и живностью, въезжают в город весьма рано, потому что имеют в-этом свои нужды; но едва какой-либо воз появится в виду Оренбурга, как его перехватывают торговки — и, вместо того, чтобы утром купить, например, рябчиков, круглым числом по 20 коп. за пару, вы, после 2-х часов, на базаре заплатите торговкам за тех же самых рябчиков 60 коп. К тому же, между торговками и мелкими торгашами постоянные стачки, вследствие чего цены устанавливаются ими по утрам, а по открытии базара, что просят с вас на одном ларе — тоже самое запрашивают и на всех прочих.

— А как здесь квартиры?

— Дороги и неудобны. Порядочных квартир едва ли наберется во всем городе десятка? полтора… Остальные грязны и зимою холодны. Главное неудобство здешних семейных квартир то, что кухни помешаются на другом конце двора, где прислуга, крайне здесь избалованная, живет по своему. На подобных заочных кухнях постоянные сборища всякого сброду. Притом же климатические условия: жестокая стужа зимою, бураны и вечно крутящаяся в воздухе пыль летом делают эти кухни крайне неудобными, не только для надзора опытной хозяйки, но и для подавания к столу кушаньев, которые нужно проносить чрез весь двор. В добавок к этому возьмите то, что квартира в 300 руб. в год, без дров здесь невзрачная, далеко не такая, какую можно найти за эти деньги в любом губернском и даже во многих уездных городах. Другая опять статья — дрова… Их нужно запасать с осени, ездить самому на Сакмару и то, при всей экономии, сажень однополенных, сосновых дров обойдется не менее трех рублей. Если же покупать дрова возами на базаре, как это делают бедняки, не имеющие запасных денег, то сажень худших дров станет в пять рублей.

— Как же, когда я уезжал из Петербурга, то мне говорили, что Оренбург по дешевизне и своему климату благословенный край?

— Лет тридцать тому назад, говорят, что точно здесь было все дешево. Но что-то был за Оренбург! Одна крепость; а всех этих обширных предместий, которые теперь уже почти сливаются с городом, тогда еще не было. Теперь и местные-то продукты поднялись до ужасных цен. Возьмите, например, пшеничный хлеб, так называемый калач, без которого здесь не может обойтись последний нищий: ведь в розничной продаже он продается по 4 коп. за фунт, а пшеничная мука пудами стоит 1 р. и 1 р. 10 коп. Сало также: уж кажется как не быть здесь дешевым салу, когда здесь, так сказать, сальная сторона, а между тем сальные свечи в Оренбурге в той же цене, что и в столицах.

Рыба, не смотря на близость Уральска (260 верст) также весьма дорога, и за свежую осетрину вы платите 30 коп. за фунт. Зелени нет, и не бывает, за исключением дикого щавеля, петрушки и луку. Салат самый тщедушный и дорогой. Огурцы и капуста зависят от урожая, но не продаются дешевле, чем в других местах.

Что же после этого на поверку здесь дешево? Арбузы, воз которых (до 100 штук) стоит от одного до пяти рублей, мясо киргизского скота 4 коп. за фунт, вонючая баранина по 2 коп. за фунт, свежая черная икра, впрочем только зимою до 1 руб. фунт и балыки до 40 коп. за фунт. Сахар, чай и кофе тоже в ценах московских.

Что же касается до климата, то вот доживете — увидите. Я знаю, что в Петербурге и других местах России считают климат Оренбурга не только здоровым, но и целебным для страждущих грудными болезнями, тогда как он для подобных субъектов самый убийственный, потому что воздух здесь крайне сух. Мне также известно, что врачи посылают сюда больных чахоткой на кумыс, тогда как кумыса в самом Оренбурге вовсе нет. Другое дело верст за сто, за двести отсюда, в Башкирии, где обилие вод, растительности, — там и климат совсем другой, там и превосходный кумыс в башкирских деревнях.

Городской центр Оренбурга. Базар. Гостиный двор. Толчок. Некоторые особенности в продаже. Характеристика главной улицы. Собрание и казачий клуб. Водопровод. Александровские бани.

Центр Оренбургского движения — это внутренняя площадь Гостиного двора, называемая базаром. Кроме каменных корпусов, в роде Никольского рынка в Петербурге, с железными, посудными, сундучными, красного товара и другими лавками, составляющими ряды: путолов (фамилия старинной торговой фирмы) — посудный, сундучный и проч. Вдоль и поперек площади тянутся ряды деревянных лавчонок с мучным, табачным, мелочным, овощным, галантерейным, москатильным, игрушечным и другими товарами.

В рядах этих татарские лавки, с казанским и прочими сортами мыла, занимают особые места, как равно сапожные и башмачные лавки. Ряды мясной и рыбной стоят отдельно друг против друга, а продажа прочих съестных припасов (домашней птицы, дичи, масла, яиц, овощей и т.п.) производится с ларей — торговками вдоль путолова и других каменных рядов; молоко же, сливки, в известное время года, ягоды, грибы и проч., продаются с рук.

Тадеуша Корзона (1839-1918). Вид Оренбурга из Зауральной рощи.

В уединенном месте двора, расположен обжорный ряд — необходимая принадлежность всех русских рынков, а в средине, на видной площадке собирается ежедневно толчок — местное на-звание толкучего рынка. Диагональ всей площади базара, между крайними корпусами каменных лавок, будет немногим меньше диагонали Сенной площади в Петербурге. Собственно же Гостиный двор, с другою такой же обширною площадкой, где помещаются: правление таможни, лавки и кладовые, находятся по соседству с базаром, от которого отделен каменным корпусом, с воротами по средине, завершенными каменною башней, на флюгере коей видно сквозное число 1810, вероятно, год постройки этих ворот.

Подле самых ворот, с базарной стороны, устроена небольшая беседка — место свиданий азиатских купцов, постоянно сидящих, в числе двух-трех человек и более, на скамейках беседки Это своего рода биржевая конференция; а в одном из мучных лабазов базара, в небольшом, со стеклом ящике, помещается, так сказать, импровизованный почтамт, т.е. выставлены те письма из среднеазиатских ханств и киргизской степи, которые присылаются в Оренбург, на имя проживающих в нем азиатцев, без означения адресов сих последних. Расторопный татарин—сиделец этой лавки — занимается подобною корреспонденцией и, по всей вероятности, течение дел в ханствах ему прежде бывает известно, чем в официальном мире. Как видите, устройство такой конторы просто и практично.

Площадка Гостиного двора всегда завалена кипами хлопка, почти ежедневно отправляемого в Россию. Тут увидите скопление рабочих, конных подвод, а иногда и верблюдов с их проводниками киргизами, но особого оживления, как на торговой бирже, де заметно.

Зато вышеупомянутая базарная площадь представляет совсем другую картину. Ежедневно, с 2-х часов пополудни, когда открывается базар, лица всех сословий, богатый и бедный, старый и малый, снуют здесь взад и вперед около торговцев. Толчок шумит и волнуется, особо, на средине площади. Его составляют солдаты, бабы, мужики, лакеи, ремесленники, мещане, разносчики, татары, бухарцы, хивинцы, киргизы, киргизки и евреи. По смеси костюмов и лиц, принадлежащих к различным расам, это полуазиатский базар.

В густоте такой разношерстной толпы торчат иногда в разных местах несколько верблюдов, лениво поворачивающих свои головы по сторонам, или рисуется на степной лошади киргиз бедуин, оскаливая свои белые, как перламутр зубы. Множество нищих, особенно босых, оборванных и даже полунагих детей, толкается в народе, выпрашивая себе милостыню и показывая прохожим свои отмороженные руки. Время от времени оглашает воздух пронзительный крик верблюда, которого киргиз, посредством шнурка с палочкой, продетой в ноздри, вместо узды, заставляет опуститься на колени для .того, чтобы возможно было на него сесть, или, в шумной и грязной толпе толчка, раздается вдруг звонкий голос татарченка: «спичек не нат ли» (спичек не надо ли), или наконец, в довершение картины, поднимется драка — столь частое еще, к сожалению, явление в многолюдных сборищах нашей черни.

Около, торговок на ларях и торговок сливками, молоком, грибами, и проч., толпятся обыкновенно все те, которые заинтересованы здесь в деле домашнего хозяйства. Семейные офицеры, чиновники, купцы, барыни, повара и служанки сосредоточиваются тут иногда до тесноты и нагружают свои ручные мешки, или допотопные городские тарантасы, разной живостью.

В сжатой статье нашей невозможно, конечно, передать всех подробностей этого разнообразного торжища, а потому, в дополнение к общей характеристике оренбургского базара. прибавим, что в разных местах площади стоят продавцы яблок, пряников, орехов и других простонародных лакомств, выставлены дорожные городские экипажи (тарантасы, пролетки и сани), подержанная домашняя утварь, а в иные дни мебель.

Мебель составляет в Оренбурге редкость и хлопоты для приезжих. Если кто, по своим средствам, не может, или из расчетов не желает выписать весь необходимый для него ассортимент мебели из Москвы, или Петербурга, то в Оренбурге он должен запасаться ею исподволь, посредством заказов, исполняемых весьма медленно, или покупать, что придется, с толчка. Бывает, что, при отъезде одного и приезде другого лица, мебель первого переходит к последнему, но это случай,- на который всякому, едущему в Оренбург, рассчитывать нельзя. На толчке, обыкновенно, можно встретить только крашеную мебель – простые стулья, столы и кровати самой топорной работы, которые выносят каждый день; а иногда, разумеется, попадаются и порядочные вещи. Мебельных лавок в. Оренбурге нет, да и мебельных мастеров — крайних бедняков по большей части также мало.

Пред Рождеством, а иногда и летом, привозится сюда так называемая вятская мебель, между которою бывают и ореховая, но она требует еще обивки, окончательной полировки, да и подчас расклеивается. Может быть, некоторые предметы из вятской мебели и оказываются прочными, но, вообще, она как-то не славится Оренбурге. Рояли, которые встретите в здешних домах, все без исключения из столиц, зеркала — также, хотя последние уродливого фасона, более из Москвы.

— Можете поэтому судить, как дорога здесь мебель, сказал мне трактирный мой сосед, сопровождавший меня на базаре. Вот эти дрянные крашеные стулья не купите дешевле 10 руб. за дюжину; а что они, как не те же табуреты со спинками? Лес дорог, мастеров мало—вот вся задача. Ожидают, впрочем, что превращение города в губернский оживит здешние цехи и даст доход многим отраслям городской торговли и промышленности. А теперь возьмите: ни кузнецов, знающих свое дело, ни порядочных слесарей, никаких опытных ремесленников не встретите вы в Оренбурге, за исключением часовщиков, да единственного токаря, Фрелиха, как-то сроднившегося с городом.

Проходя базаром, я ни мало удивлен был своего рода особенностью – продажей картофеля, вопреки общепринятому обычаю, счетом, а не мерою.

Сосед объяснил мне эту странность тем, что в старину здешние окрестные деревни были населены, большею частью, раскольниками (их и поныне много), которых только с трудом могли принудить к разведению здесь картофеля, почитаемого ими, как известно, за проклятый плод. Таким образом, дополняя лишь требования местных властей, крестьяне-раскольники разводили сначала картофель в небольших количествах, а как чрез это он был редким в крае, то и стали на первых порах продавать его счетом, т.е. десятками,.. сотнями, и так далее, что перешло, потом, в обычай и сохранилось до нашего времени. Не ручаемся за достоверность этих слов, но в них так много правдоподобия, что трудно не верить.

Однако ж, довольно о базаре… Из, этого душного и пыльного угла выйдем на Большую Николаевскую улицу. Однообразная и скучная в большую часть дня, она оживляется в послеобеденное время, часов с пяти пополудни. Тротуар ее мало по малу наполняется гуляющими, а по средине тянутся ряды экипажей. Шарабаны, тильбюри, коляски (последних впрочем не много), доморощенные тарантасы и т.п. мелькают длинной вереницей мимо фланеров; составляющих, впереди тротуара, почти сплошную стену. К числу фланеров должно .отвести д бухарцев, сидящих на крыльцах домов, у портика дома генерал-губернаторской канцелярии и на других местах, в безмолвном созерцании женских лиц, мелькающих пред их глазами. Особенно многолюдна бывает улица зимою, в воскресные и праздничные дни… Тогда заметны на ней расставленные для порядка жандармы — словом, как должно быть гулянью.

В летний сезон, Большая Николаевская улица реже служит местом этих прогулок; в pedant ей пуст в это время и дом собрания, где бывают летом только завтраки, да обеды для желающих.

Зимою в известные дни даются здесь семейные вечера, балы и маскарады (последние редко) от самого собрания, и от так называемого казачьего клуба. Казачий клуб образовался в конце 1864 года, вследствие необходимости доставить и среднему классу оренбургских жителей возможность пользоваться общественными удовольствиями, так как собственно благородное собрание, по сложившемуся здесь его характеру, сделалось исключительным местом высших сословий. Известно, что провинциальные города вообще страдают роскошью и изысканностью женских нарядов, но Оренбург, как .центр военного и гражданского управления краем и, притом, как резиденция генерал-губернатора, подвержен этой мании в превосходной степени.

Доказательством наших слов могут служить здешние модные и галантерейные магазины, которые торгуют на большие суммы. Роскошь эта, правда, теперь несколько умаляется, но зародыш ее так силен, что едва ли она совершенно уступит благоразумию. Рассказывают, например, что здесь в прежние времена эта общественная язва преобладала до того, что дамы лучших сословий, во внимание к ограниченному их состоянию, получали периодические субсидии, в виде кусков дорогих материй, золотых и других ценных вещей, и вслед затем, секретное приказание, чтобы быть на балу в таком-то именно, а не в ином каком наряде.

Было ли в те блаженные времена легче мужьям и отцам семейств от подобных невидимых даров, чем ныне, когда на прихоти своих любезных супруг и дочерей они должны затрачивать иногда последние деньги, то нам неизвестно; однако ж, во всяком случае, содержание подобного роскошнейшего цветника женщин (если это, действительно, было), представляя нечто схожее с чертами из жизни восточных сатрапов, не могло не служить важным подспорьем к развитию здесь женской роскоши. После, когда невидимые средства исчезли, а страсть пороскошничать всосалась уже в кровь, здешнее собрание дошло до таких плачевных результатов, что на балы его являлось иногда не более трех дам, ибо прочие, за невозможностью соперничать со счастливицами, хотя не без слез и ссор, оставались дома. И как такие страдания несло высшее общество, то можно себе представить, в каком положении был средний круг, скованный совершенной замкнутостью.

Наконец, как уже сказано, в конце 1864 года основался казачий клуб… Ему положили начало казачьи офицеры, которые, как коренные жители Оренбурга, пошли прямо против общественной язвы и убедили свои семейства, что приличие и вкус нарядов выше их ценности…. К казакам пристали и прочие лица среднего класса, мало по малу составился сбор, а затем исходатайствовано было разрешение пользоваться залами благородного собрания. Недостаточные семейства ожили и можно сказать, что на казачьих вечерах несравненно веселее и многолюднее, чем на пышных съездах благородного собрания. К тому же и членский взнос на половину менее: вместо 10 р., только 5 р. за весь зимний сезон. Жаль только, что танцевальная зала в доме собрания одна и оркестр далеко даже не из изрядных…

В заключение этого письма скажу, что Оренбург имеет водопровод, общая сеть которого составляет около 3-х верст. Водопроводные трубы проложены по всем большим улицам и в известных местах устроены пожарные краны. Вода, поднимается из Урала посредством паровой машины и проводится . сначала в особый каменный резервуар, имеющий два ящика, по 40,000 ведер каждый. Этим устройством город садобязан бывшему генерал-губернатору генерал-адъютанту Безаку, попечением которого возведены здесь и каменные «Александровские» общественные бани, так как в отношении бань город имел большой ‘недостаток.

Общественная жизнь в Оренбурге. Летний сезон. Оренбургские дачи и дачники. Заезжие артисты и любительские спектакли. Скорость почтового и телеграфного сообщений с Петербургом и Москвой. Библиотеки. Книжные лавки. Что читает Оренбург?

Общественная жизнь В Оренбурге летом однообразна и потому скучна. Возьмите не май и июнь месяцы, которые, во многих местах нашей пространной России, служат только началом, или, так сказать, введением летнего сезона, но приезжайте сюда в средине лета, в самый разгар . общественных, удовольствий в других городах, и вы соскучитесь с первых же дней.

Летний сезон открывается здесь гуляньем в саду бывшего Караван-Сарая (ныне губернаторский). Сад для Оренбурга был бы достаточным, но он странно устроен, так что публика толпится на двух только аллеях и у небольшого воксала, который, за неимением конкурентов, снимает на лето тот-же предприимчивый купец Каретников, который содержит известный уже читателям «Hotel d’Orenbourg». Сезон открывается всегда обедом, по назначенной плате, и затем, раза два-три в неделю, публика собирается в этот сад послушать единственный в городе музыкальный хор, в котором, надо сказать правду, музыкальности мало. Жидкие, преимущественно хвойные (больше все пихта) деревья сада безжизненны, как и вся оренбургские природа, трава желтовата и не имеет той свежести и прелести зелени, как в других местах России. Но эти недостатки скрываются под мраком безлунных вечеров и ночей, так как гулянья начинаются здесь не ранее десяти часов вечера, при фонарях и других иллюминациях. В лунные же вечера и ночи — помянутые недостатки исчезают в слиянии светотени воздуха, с тусклым светом искусственных, но всегда почти скудных огней.

Весьма замечательно, что здесь нет, как на других русских гуляньях, никаких разносчиков, а потому люди недостаточных и низших классов не имеют возможности купить себе хотя яблок, или других недорогих лакомств, тогда как лучшая публика получает из буфета вина, закуски, фрукты, сласти, пьет чай, съедает целые ужины с приличными дозами шипучего, танцует, играет в общей, зале в карты — словом, веселится, как и везде, забывая, что глазеющая на нее сквозь окна воксала, толпа глотает в тоже время один только, до крайности сухой оренбургский воздух.

Оренбург, вид из-за Урала. 1880 год

С возращением Урала в нормальный уровень, открываются гулянья и в Зауральской роще. Единственный хор музыки успевает и здесь и там, для чего оба гульбища чередуются, т.е. если сегодня гулянье в губернаторском саду, то завтра в роще. Роща, прорезанная вдоль широким шоссе, несколько похожа на загородный парк, и имеет больше тени, чем губернаторский сад, а потому в ней можно встретить гуляющих во всякое время. На одной из площадок, против того места, где на другом берегу упирается конец Большой Николаевской улицы и возвышается генерал-губернаторский дом, выстроен небольшой воксал, несколько деревянных палаток для игры в карты и арена для музыки. Кроме того, на площадке поставлено несколько скамеек и столиков для желающих пить чай или ужинать под открытым небом. Отсюда, заметим, кстати, хорош вид на противолежащий берег, на крутом склоне которого расположен террасами генерал-губернаторский сад с оранжереей. Отсюда же перекинут чрез Урал узкий пешеходный постоянный’ мост.

Шоссе, пролегая за первую площадку, выходит в конце рощи к обширной поляне, на которой выстроено несколько дач (в том числе и генерал-губернаторская), имеющих вид сельских домиков и возвышенных более сажени над горизонтом земли. На поляне этой происходят народные гулянья, с музыкою, иллюминациями, фейерверками и общедоступными аллегри в пользу бедных.

Народ, не видавший ничего лучшего, толкается на этих гуляньях взад и вперед мимо увеселительных огней и немудреных декораций, или составляет кружки у выставленных на показ выигрышей. Особенно заметна страсть испытать свое счастье у азиатцев, татар, бухарцев, хивинцев и пр., которые прокидывают часто по нескольку билетов в эти аллегри и которых всякий пустой выигрыш радует, как детей. Подобные аллегри доставляются вообще распоряжением комитета о бедных.

И так вот только два места, где собираются: летом оренбуржцы. Та же обстановка, те же самые лица сегодня, что и вчера, почти наизусть заученные музыкальные пьесы, тот же преобладающий военный элемент во всем и всюду, даже одни и те же блюда в буфете — делают гулянья эти крайне однообразными. Выехать за город некуда, нигде нет по близости ни рощи, ни хутора, ни дач, ни, наконец, клочка земли, за исключением берегов Сакмары, но туда далеко (до 7 верст), да там и пустынно. Ездят туда, впрочем, некоторые семейства с самоварами, отправляя последние, вместе с холодным ужином, на особой подводе, но не очень охотно, потому что дикая природа не привлекательна, как то и там. Иные посещают Маячную гору, чтобы прослушать зорю в кадетском лагере, или отправляются к пугачевским батареям — четырем небольшим холмам, которым народная молва присвоила это историческое название.

Оренбургские дачники, за исключением не многих, имеющих дачи в роще, живут в некоторых станицах по Уралу и в окрестных деревнях, из которых ближайшая к городу, Берды, лежит в семи верстах. Деревня Берды, впрочем, способна к тому, чтобы устроить в ней воксал для летних увеселений. Она расположена на горе, близ воды, окружена зеленью — тут бы можно было создать что-либо получше тесных деревенских изб; но пока еще подобные проекты не занимали, как видно, предприимчивость оренбургских промышленников.

Другой сорт оренбургских дач — это киргизские кибитки (конического вида палатки, обитые войлоком). Небогатые люди или лица, связанные служебными обязанностями с городом, покупают киргизские кибитки и располагаются в них, где вздумается: в Зауральской роще, или на берегу Сакмары, или где-нибудь, под тенью нескольких деревьев. Пару таких палаток, стоящею примерно до 40 рублей, считают весьма достаточным помещением для небольшого семейства. В таком случае, одна из палаток (господская) убирается коврами и необходимою мебелью; другая-же (людская) служит кухней и жилищем для прислуги. Подобных, наскоро имировизованных дач в окрестностях Оренбурга можно встретить немало, но все они располагаются отдельно одна от другой, как будто оренбуржцы сами бегут общества.

Летом в Оренбурге бывают иногда заезжие комедианты, акробаты, волтижеры, фокусники даются изредка спектакли любителей. Но эти удовольствия не постоянны и не всегда радушно принимаемы оренбуржцами. В прошлом году, австрийский подданный Беранек, забравшийся в Оренбург, с многочисленной трупной, едва не заморил здесь, вследствие чрезвычайной дороговизны кормов (прим. по случаю неурожая в 1864 году, корма в начале 1865 года были крайне дороги) и плохого сбора с представлений своих дрессированных лошадей.

Любительские спектакли, даваемые, обыкновенно, в пользу бедных, также не равны — и расстраиваются от независящих причин, например, чрез неожиданный отъезд лучших персонажей и т.п.

Вид из Оренбургской крепости на киргизские степи, опубликованный в книге Вильяма Споттисвуда “Путешествие на тарантасе по восточной России осенью 1856 года”.

Столичные новости привозят из Петербурга в Оренбург летом на девятый день, причем газеты и письма из Петербурга и Москвы получаются три и четыре раза в неделю. Зимою и в распутицу период этот продолжается от 10 до 20; дней. Телеграфическая депеша из Петербурга с доставкой по адресу в Оренбурге, употребляет на свою передачу до 8 часов и менее, что зависит, конечно, от количества телеграфной корреспонденции на всей линии.

Частных (торговых) и общественных библиотек в Оренбурге нет, как нет во всем городе ни одной книжной лавки. Любители чтения получают книги за умеренную плату, и то по ‘рекомендации из библиотеки казачьего ведомства, другие, как члены, пользуется журналами и книгами, выписываемыми в собрании и .зачитываемыми, разумеется, к концу года; Остальная же часть довольствуется бесплатным чтением газет в гостинице Антона Каретникова, где выписываются: «Голос», «Русский Инвалид», «Московские Ведомости», «Искра», «С.-Петербургские Ведомости и «Иллюстрация», за что нельзя не сказать г. Каретникову полное спасибо.

Меновой двор. Картина азиатского торга. Мост. Урал и Зауральская роща. Несколько слов о пожаре 1863 года.

Тадеуша Корзона (1839-1918). Меновой двор.

В предлежащем письме мы намерены сказать несколько слов об оренбургском Меновом дворе. Он находится в трех верстах от Оренбурга, за Уралом, в Киргизской степи и представляет обширный четырех-угольник, обнесенный высокою каменною оградою, с выступами на углах (прим. эти выступы назначены были в старину для обстреливания длинных фасов ограды, боковым огнем, ил, как говорят инженеры, для фланкирования фасов).

Внутрь двора ведут с противоположных сторон двое ворот: оренбургские, обращенные к городу, и азиатские со стороны степи. Лавки и пакгаузы расположены в самой ограде и отдельных зданиях; вход в них со двора. В прежние годы, площадка и лавки были загромождены товарами, но в последнее время, начиная с прошлого года, заграничный привоз сделался весьма незначительным, вследствие военных действий с Коканом (Кокандом?) и разрыва с Бухарой.

Прежде бывало, приходило сюда до 50 тысяч верблюдов ежегодно. Отличительную особенность оренбургского Менового двора, как и всех азиатских рынков, составляет крайняя неопрятность, которой весьма много помогают еще степные бураны, заносящие площадку и лавки буквально облаками пыли. В лучшее время прибывали сюда товары из Китая, Ташкента, Кокана, Хивы, Бухары и из Киргизской степи. Важнейшие предметы этой торговли следующие: скот, лошади, сырые кожи, меха, сало, хлопок, шелк, бумажные, шерстяные и шелковые материи, краски, овощи, фрукты и пр. Наиболее замечательные в Оренбурге, по азиатской торговле, фирмы купцов Деевых, Путоловых и др. образовались еще в начале нынешнего столетия. Рассказывают за достоверное, что лет тридцать тому назад здесь существовал и тайный торг людьми. Несчастных завлекали разными приманками русские же промышленники и потом бесщадно продавали в степь, в рабство, откуда их более уже свободным образом, перепродавали в среднеазиатские ханства.

Проходя под навесом бухарских лавок, мы заметили нескольких киргизок, хлопотавших около чего-то в тесной кучке. Оказалось, что они сидели, поджав под себя ноги, и сшивали какие-то лохмотья. Иглы в руках их были толстые и грубые, а нитки ссучивались киргизками тут-же, по мере надобности, из какой-то пряди. Киргизки, кроме их неопрятности, весьма не привлекательны, даже безобразны по самому их типу. Узкие маленькие глаза, выдавшиеся скулы и загорелое до красноты лицо, до крайности грубое, большой рот — вот портрет любой киргизки. Только два ряда белых зубов, почти всегда оскаленных, поражают своею прелестью, но не гармонируют с общим видом черномазой степнянки. Наряд киргизских женщин тоже весьма не затейлив и очень мало разнится от мужского. Его составляют: длинная из серемяги или бумажной материи рубаха в роде неразрезного спереди чапана (киргизского халата), шелбары (шальвары, только далеко по своему покрою не турецкие), остроконечные не смазные сапоги и пояс.

Вокруг головы намотан холст, не чалмою, а в виде цилиндра, вершка четыре вышины, из-под которого сзади выходит одна или две заплетенных кос с разными украшениями (монетами, медными кружками и пр.). Только по головному убору и можно с первого-же взгляда отличить киргизку, потому что, как, в лице, так и манерах ее мало, женственности.

Далее мы встретили фактора… Эту обязанность на Меновом дворе исполняют татары, хотя и не в той степени искусства, как польские жиды. Тощий, приземистый татарин предложил нам свои услуги в отношении выбора товаров, и на вопрос: «где можно найти хорошие бухарские ковры?» привел в какую-то лавку.

Началось показывание ковров. Сначала, разумеется, являлись на сцену малые ковры, потом больше, наконец, показали нам два ковра, длиною, каждый, аршин до пяти и шириною до 2 ½ ар-шин. Запросная цена была 60 рублей за оба.

— А не уступишь ли? – спросил мой спутник.

— Крайняя цена, барин, – отвечал бухарец по-русски, тем самым акцентом, как говорят татары. Ныньче, сам знаешь, прибавил он, ковра мало: не тот привоз.

Фактор, между тем, исполнял свое дело. Он ахал и охал, подщелкивал языком, как- бы в знак удивления, что увидел такие хорошие ковры, и качал головою, хвалил хозяина лавки нам, а нас хвалил хозяину, приговаривая, что мы господа хорошие, что он давно нас знает (а сам видел в первый раз), что нельзя ли уступить и проч.

Кончилось тем, что мы не купили ковров, не потому, чтобы не сошлись в цене их, но по причине изъяна, найденного в одном ковре. Скажем, кстати, что настоящие бухарские ковры обыкновенно не отличаются яркостью красок и прелестью рисунка, как английские, но за то они весьма плотны и прочны. На Меновом дворе, все ковры почти всегда в пыли, и потому надо их тщательно выбирать, чтобы не получить ковра, испорченного молью, или от других причин:

Миновав ряд лавок, мы вышли опять на площадку. Чего только не было на этой площадке! Бараны, лошади, скот, целые штабеля сырых кож, наваленные ярусами тюки с хлопком, толпы татар, бухарцев, хивинцев, русских промышленников, казаков, мужиков, и проч.

Меновой двор в Оренбурге, А.И. Горонович, 1860 год

Тип еврея, известно, что всесветный тип, а потому, не смотря на халат и чалму, вы тотчас узнаете потомка Израиля, да к тому же и пейсы из-под чалмы выдают это племя. Впрочем, среднеазиатских евреев здесь немного.

В конце площадки, близ азиатских ворот, разложены были в несколько рядов по земле разные товары: холст, платки, кушаки, тесемки, простые бумажные халаты, простые ковры, разное (вообще дрянное) оружие, дешевые шали, шапочки и многие безделушки, которые покупают азиатские женщины для украшения своих шей и кос. В числе мелочей, обратили наше внимание и сердоликовые и другие камни, в виде разных привесков, отличавшиеся правильными и щегольски отшлифованными гранями. «Золото видно в грязи», говорит пословица, так и эти красивые вещички, как будто, сами высказывали, что они английские. И надо же ведь пройти товару из Англии в Индию, а оттуда чрез Гинду-Куш, Бухару и все степи, чтобы очутиться в Оренбурге!

На Меновом дворе есть таможенная контора и, как водится, досмотрщики. Порядок виден, а что главное — нет здесь ни кабаков, ни харчевен — этих необходимых принадлежностей каждого большего рынка. Поэтому, хотя толпа и шумит, но из торговых расчетов, что неизбежно при собрании нескольких тысяч простого народа, а не под влиянием Бахуса.

Однако ж, за удовольствие посмотреть Меновой двор, нам вдоволь пришлось наглотаться пыли. Буран был сильный в степи, так что на возвратном пути мы долгое время не могли видеть пред собою города и только уже подъезжая к Зауральской роще, могли рассмотреть, что, расположенный на высоком берегу Урала со своими церквами и бульваром, он отсюда красивее чем со стороны самарского почтового тракта.

Сообщением чрез Урал служит довольно узкий мост на флашкоутах. Мост этот уже довольно стар, и вместо того, чтобы тратить на содержание его ежегодно, как нам сказывали, сверх тысячи рублей, следовало бы выстроить здесь постоянный мост, с дамбой на левом берегу реки. Дамба эта необходима потому, что Урал разливается и далеко покрывает водою свой низменный луговой левый берег.

— И так, вы можете теперь говорить, что были в Азии, сказал с усмешкою мой спутник, когда мы проезжали по мосту.

Я невольно улыбнулся. Действительно, мы возвращались с азиатского на европейский берег, но какая разница между тем и другим? Правда, тут храмы, дома и домишки, но ведь это город, а если проехать вверх или вниз по Уралу, правым его берегом, где почти та же степь, так кто отличит, где Азия и где Европа? Азиатский характер, как мы уже заметили однажды, начинается еще от Самары…

Урал разливается обыкновенно в мае, и до возвращения его опять в свое русло проходит с месяц. Зауральская роща своим существованием только и обязана этим разливам; иначе она бы высохла, сгорела от летнего зноя. Разлив Урала составляет своего рода эпоху в жизни оренбуржцев, потому что, при скудности развлечений, постепенно наполняющаяся река дарит красивое зрелище. Многие, по утрам и вечерам, нарочно приезжают на берег, чтобы посмотреть, сколько уже ступенек губернаторского крыльца покрыто водою, — и затем спешат сообщить о том, как новость.

Но мертвен, бездушен Урал и в своем разливе! Это не Волга, где с деятельностью реки соединяется и деятельность народная: бегут (волжское выражение) пароходы, несутся всевозможных конструкций суда и барки, а на многочисленных пристанях кишит народ и кипят работы. Урал разливается молча, один, как будто на что-то дуется: он не судоходен. Под Оренбургом на нем не видно даже и рыбаков. Вот другое дело в Уральске (250 верст ниже) — там Урал составляет заповедную реку, но и то улов рыбы там стоит посмотреть в декабре или январе, когда происходит так называемое багренье. День багренья официальный, и о нем объявляется заранее по всем станицам. В назначенное время собираются на берегу Урала: высшее начальство войска и все казачьи сословия — старый и малый. Для распоряжения выбирается атаман багренья — один из штаб-офицеров, который в условный момент дает знак и тогда только толпы казаков бросаются на лед. Каждый, выбрав для себя место по желанию, торопится прорубить ледяной покров реки и посредством крючьев и багров вытаскивает одну за другою громадных рыб (осетров, белуг и т.п.). Счастливцы достают иногда из одного проруби целую груду рыбы, но, вообще сказать, в накладе никто не бывает. Способ багренья основан на том, что рыба ложится на зиму всегда в известных местах реки, которые подмечают и пользуются ими.

Пожар в Оренбурге. Гравюра. Франция. Вторая половина 19 века. RUSSIE — L’incendie de la ville d’Orenburg. — (Dessin de M. Dimitrieff.) Лист из французского иллюстрированного журнала. Предположительно 1870-е — 1880-е годы.

К уральскому мосту прилегает та часть города, которая называется здесь Старой слободкой. Читатели, без сомнения, помнят еще страшный пожар, бывший здесь 1 июля 1863 года, который спалил дотла всю эту слободку. Ныне она уже окончательно обстроилась и, как всегда бывает после пожара, стала лучше прежней, но каменных домов почти нет. Мы слышали, что город, в виде вспомоществования погорельцам, пожертвовал каждому из них по сту (сотне?) дерев и для этого отвел верстах в семи за городского чертою, единственную на Сакмаре рощу, в которой, впрочем, кривые, хотя и густолиственные деревья на постройки не годятся.

— Что же вы будете делать с ними? – спросили мы одного из погорельцев.

— Как что! Они у нас уйдут на дрова, – отвечал тот, а между тем деньги будут в сбережении. На них прикупим лесу, или что понадобится около дому.

И то правда, подумали мы, но не большую ли город сделал жертву, отдав красивую многолетнюю рощу на такое незавидное употребление, как дрова, и тем лишив остальных жителей единственного загородного приюта, куда бывало в летние вечера ездили многие семейства подышать прохладою чистого воздуха и выпить стакан-другой хорошего чаю?

Бронислав Залесский. “Урок чтения в Оренбурге”, 1866 год.

Комитет о бедных. Участковые школы, приюты, призрение убогих и лечение немощных. Размеры общественной благотворительности в цифрах одного из последних отчетов.

Для вспомоществования бедным в Оренбурге основан комитет, действия которого заключаются в выдаче денежным пособий, содержании школ для обучения детей бедных грамоте, рукодельям и ремеслам, содержании приютов и в призрении немощных бедных (убогих), а также лечении их. Из имеющегося у нас под рукою отчета за 1864 год, мы можем сообщить читателям следующие небезынтересные данные о действиях комитета в этом году.

Денежные пособия, согласно уставу общества, были постоянные — по билетам и временные. Постоянные производились, по постановлениям комитета, на два периода: с мая по октябрь, т.е. на пять летних месяцев, и с октября по май, или семь зимних месяцев.

Касательно назначения постоянных денежных пособий, комитет всегда был на стороне убеждения, согласно и с общественным мнением, что такие пособия подавляют в неимущих энергию к труду, способствуют к ослаблению частной благотворительности и нередко возбуждают в народе недоверие к пользе общества. Но ближайшее ознакомление с обстоятельствами и истинными нуждами некоторых бедняков убедило, однако ж, комитет, что не производить совершенно постоянных пособий невозможно, а потому некоторые временные пособия были обращены в постоянные. Например, по вызове бессрочно-отпускных нижних чинов на службу, оставалось несколько семейств, для которых необходима была постоянная поддержка от общества, также после пожара Старой слободки (громадный пожар 1 июля 1863 года, истребивший всю слободку), оказались многие семейства, совершенно разоренные, так что оставить их без постоянной помощи, хотя до известного времени, было тоже нельзя. По этим и другим причинам расход на постоянные пособия во всех шести участках Оренбурга составлял в течение года 725 руб. 50 коп.

Расход на временные пособия, от 3-х до 10 руб. и более каждому лицу, сравнительно с 1863 годом (1330 руб.) был менее почти наполовину, а именно 723 р. 20 к., потому что члены комитета, при ближайшем ознакомлении с обстоятельствами нуждавшихся, менее поддавались обманам.

Теперь обратимся к предмету воспитания и обучения детей бедных.

По тщательном разборе лиц, прибегавших к денежным пособиям от общества, комитет пришел к тому убеждению, что большинство их впало в бедность собственно от непривычки к труду и от беспорядочной жизни. А потому, сокращая, на сколько возможно, денежные выдачи, комитет поставил себе главною задачею предотвратить подобную же бедность в новом поколении, развивая его нравственно и приучая с малолетства к трудолюбию.

В отношении мальчиков, комитет ограничивался только нравственным влиянием и снабжением одеждою беднейших, дабы доставлять им возможность посещать приходские училища грамотности. Попытки помещать шатающихся за сбором милостыни мальчиков к ремесленникам показали самые ничтожные результаты, так что из помещенных в течение двух лет пяти мальчиков, принялись за ремесла только двое, да и те не подают большой надежды. Тот факт служит лучшим доказательством, что, при установившимся временем и обстоятельствами особом складе низшего слоя оренбургского населения (где большинство родителей, не давая никакого воспитания своим детям, старается только извлечь из них для себя настоящие выгоды), необходимо дать детям его нравственное развитие в школах.

Что же касается до девочек, то, для воспитания и обучения их, учреждены комитетом четыре, участковые школы, причем заведывающим участками дана в руководство подробная инструкция, как в отношении порядка учебной, так и хозяйственной частей. Это распоряжение, подвергая школы единообразию, дает возможность комитету удобнее следить за их преуспеянием и служит легким средством для сравнительной оценки их действий.

Из отчета за 1863—64 учебный год о состоянии учебной части в них видно, что в начале этого года было учениц 173; в течение года вновь поступило 164; следовательно, в продолжение всего года было, в общей сложности, 337 учениц, в том числе 25 магометанок и 1 еврейка. Из них в том же году, по разным обстоятельствам, выбыло 86 и затем к концу года осталось 251, из коих на экзамен, бывший в июне 1864 года, явилось 178. Успехи этих девочек были различны: из них свободно и отчетливо читали 90, выговаривали отдельные слова, не разлагая на слоги 28, разбирали слова по слогам 28 и, наконец, остальные 32 знали только буквы.

Из 162 проэкзаменованных девочек православного исповедания знали молитвы, краткие объяснения Символа веры, молитвы Господней и дванадесяти праздников, а также некоторые важнейшие события из земной жизни Спасителя и Божией Матери 63. В том же почти размере оказали успехи в своей религии 15 магометанок.

Обучение арифметике заключалось наиболее в ознакомлении всех учениц со счетом чисел, в форме самых простых задач, взятых из общежития; систематическое же преподавание арифметики производилось только тем девочкам, которые наиболее к тому были развиты. Таковых было 68. ч Их ознакомили с нумерациею чисел, употребительнейшими русскими мерами и с четырьмя действиями над простыми числами, причем главнейшее обращалось внимание на развитие соображения учениц посредством умственных вычислений, допуская механические выкладки на доске и счетах в необходимых случаях. Арифметика вообще преподавалась толково.

Из вышеозначенных 68 учениц, на экзамене оказались с хорошими успехами 56, посредственными 10 и слабыми 2. Сверх того, некоторые члены общества занимались в школах изустными беседами с ученицами из истории, географии и естествознания.

По замечанию заведовавшего учебною частью в участковых школах, предложено было начальницам школ обратить особое внимание на чтение детьми книг церковной печати и, вместе с тем, сделано распоряжение о приобретении для школ по нескольку экземпляров популярных книг о естествознании, чрез чтение которых расширялся бы круг познаний и возбуждалась бы любознательность учениц. Впрочем, для этой цели уже имеются в школах по нескольку экземпляров басен и книг, присланных комитетом грамотности, а также выписывается для каждой школы газета: «Воскресный Досуг».

Обучение рукодельям шло в участковых школах с не меньшим успехом, чему доказательством могут служить постепенно расширяющиеся денежные обороты рукодельного хозяйства.

Средняя сумма выручаемых всеми четырьмя участковыми школами денег не превышает 50 руб. в месяц; но тут нельзя не заметить, что ограниченность средств комитета заставляет его часто заботиться о большей выручке этих денег в ущерб качеству самой работы. Притом, между низшим классом Оренбурга много таких лиц, которые, по крайней своей неразвитости, берут своих дочерей из школ, не дав доучиться им рукодельным работам окончательно, — и потому большую пользу от этих школ должно ожидать впоследствии, когда образование и нравственное развитие сделается народною потребностью. Тогда понадобится от общества и менее денежных средств на содержание школ, так как они будут окупаться преимущественно платой за ученье. Ныне же, так сказать, в переходное время к лучшему, число платящих за ученье к числу бесплатно учащихся приходится лишь 1:12; и потому комитет, по необходимости, должен налегать на большую выручку, от рукодельных работ.

Содержание всех четырех школ обходится до 215 руб. в месяц или до 2500 руб. в год; следовательно, ученье каждой девочки стоит около 10 руб. в год.

Комитет, при учреждении участковых школ, имел в виду вводить в них также постепенное обучение ремеслам, как то: прачечному, башмачному, а также хлебопечению и огородничеству, (был основан практический огород), но ближайший опыт показал, что обучение даже самым нетрудным ремеслам может быть вводимо не иначе, как на коммерческом основании, что несогласно с учреждением школ, основанных на иных началах. Поэтому комитет, оставив участковые школы исключительно для обучения грамотности и рукодельям, предположил учредить впоследствии отдельную ремесленную школу, куда могла бы поступать лучшие ученицы участковых школ, по окончании курса.

Кроме отдельного приюта для мальчиков и учрежденного в 1864 году приюта для детей магометан, комитет содержит приюты для сирот и детей, призренных, за распутством родителей, при каждой из участковых школ. К 1-му ноября 1864 года на полном содержании от общества состояло таких детей и круглых сирот 26, в том числе 5 мальчиков, что обходилось до 130 руб. в месяц или слишком 1500 руб. в год.

Относительно призрения убогих и лечения больных, комитет ограничивался ходатайством о помещении первых в городскую богадельню, по мере очищения в оной мест, и вторых в городскую больницу. По мере возможности, чрез действительных своих членов, он помещал убогих у частных людей или оставлял их у родственников, восполняя содержание их денежными пособиями, постоянными и временными.

Для больных бедного звания, пользовавшихся на своих квартирах, доставлял медицинское пособие бесплатно чрез медиков, состоящих в числе действительных членов общества, с отпуском лекарств из вольных аптек на общественные суммы.

Вот в общих чертах обзор деятельности общества вспомоществования бедным в Оренбурге за 1864 год. Так как отчет 1863 года заключен был к 1 ноября того года, то к этому времени наличных сумм оставалось 1686 руб. 1 коп. С 1 ноября 1863 года по 1 ноября 1864 года вновь поступило:

• Пожертвований – 1703 р. 16 к.
• Выручено за карету, пожертвованную Г.З.- 150 р.
• От любительниц спектаклей прошлого сезона (кроме 100 р., вошедших в прошлый отчет) –  1500 р.
• От лотереи — аллегри – 1027 р. 40 к.
• Пожертвований взамен праздничных визитов – 212 р.
• От представлений гг. Кроссо и Грингодьц – 96 р. 75 к.
• В уплату долгов от частных лиц – 325 р.
• Процентов на них – 24 р. 13 ½ к.
• В уплату долга от участковых школ – 195 р.
• От двух литературных чтений – 3 р. 20 к.

Итого: 5236 р. 64 ½ к.

А всего с прежним остатком 6922 р. 65 ½ к.

Примечание. Сюда не включаются деньги, требуемые рукодельными работами участковых школ так как они составляют собственное хозяйство этих школ.

С 1 ноября 1863 по 1 ноября 1864- года израсходовано:

• Постоянных ежемесячных пособий – 725 р. 50 к.
• Временных пособий (безвозвратно) – 723 р. 70 к.
• Временных пособий (заимообразно) – 25 р.
• На учебную часть и приюты – 3749 р. 83 к.
• В участковые школы, заимообразно, на поддержание рукодельного хозяйства – 280 р. 12 к.
• На развитие башмачного ремесла – 30 р.
• За медикаменты для лечения бедных – 58 р. 13 к.
• В типографию за отпечатание бланков и отчетов  – 57 р. 42 к.

Всего: 5649 р. 70 к.

Затем в остатке по 1 ноября 1864 года было 1272 руб. 95 коп.

Этих цифр достаточно, чтобы видеть, как, при благоразумной распорядительности, не только можно дать правильное направление великому общественному делу — благотворительности, но и расширять самые его средства.

Так собственно пожертвований было собрано лишь 1703 руб. 16 коп., тогда как главнейшую часть сбора доставили любительские спектакли, лотерея-аллегри и другие предприятия, сделанные по распоряжению комитета, посредством его же членов. В этом отношении пример Оренбурга, как бывшего уездного города, лежащего в глуши, на границе Киргизской степи, не может быть не поучительным для многих наших, даже великорусских, городов, об общественной благотворительности которых пока еще ничего не слышно.

Кладбища. Годовые праздники и высокоторжественные дни. Встреча и проводы Чудотворной иконы Табынской Божией Матери. Военные празднества. Церемониал внесения ташкентских знамен в одну из церквей. Радостная весть о спасении жизни Государя Императора 4 апреля 1866 года.

План кладбищ в Оренбурге в 1860-1880 гг

В Оренбурге два кладбища: христианское и магометанское (с частью еврейского). Оба они находятся в стороне Новой слободки, в разных местах, но как то, так и другое не далеко от окраины города. Пожалуй, скажут, что мы, по русской пословице, «начав за здравие, свели за упокой». Но не в том дело: об оренбургском православном кладбище нельзя не сказать нескольких слов. Особенность его заключается в том, что на первый взгляд Божья нива эта кажется как бы усеянною гробами. «Что бы это значило?», – думаете вы, входя на кладбище: «неужто, в самом деле – это все гробы?!»

Выходит же на поверку, что это каменные гробницы, которые беспорядочно лежат на необделанных могилах. Таких гробниц здесь множество и, как большая часть их не укреплена на местах, то и кажутся издали валяющимися гробами. Как объяснить это? Что город — то норов?

Нет, судя по наружному виду и надписям этих гробниц, должно полагать, что старина-матушка допускала здесь такую патриархальность, вполне надеясь, что надгробного памятника никто не возьмет, или не переложит на чужую могилу. А может быть и то, что при сухом песчаном грунте кладбища почиталось тогда излишним возводить всякие фундаменты, цоколи и пьедесталы…

Над могилами новейшего времени стоят, по большей части, деревянные кресты, каменные памятники из гребенского камня и маячной плиты, а также чугунные монументы плохой отделки, которых, однако ж, не много. Кладбище обширно, огорожено каменной стеной и имеет небольшую каменную церковь во имя Святого пророка Илии, неподалеку от которой выстроен деревянный двухэтажный церковный дом.

Но вот тоже странность: места, отводимые для могил, находятся в заведывании городской думы, а не кладбищенского начальства. Нам понадобилось однажды отыскать могилу одного лица, командированного в 1856 году в Оренбург и умершего здесь в 1860 году: на кладбище не могли не только указать нам могилы, но и представить книги, по которой можно было бы отыскать место покойника; а на вопрос: «где же книга?», сказали, что в городской думе.

Это, как хотите, неудобно, потому что книга, находящаяся не в руках кладбищенского старосты, не может дать точных сведений о месте отыскиваемой могилы; а это тем более здесь важно, что личный состав служащих в Оренбурге беспрестанно переменяется, так что в приводимом мною случае не оказалось на лицо никого из тех, кто провожал покойного до последнего его жилища.

Единственный кладбищенский священник также не мог помочь нам в этом случае, ибо обряд отпевания и напутствие до могилы совершаются, по большей части, духовенством городских приходов; военных же лиц — исключительно причтом Военно-Петропавловской церкви, как и все последующие панихиды и литии. Хорошо, если на удачу придется обратиться к тому именно священнику, который провожал гроб до кладбища, и благо, если он помнит место отыскиваемой могилы — тогда еще можно как-нибудь добиться толку. В противном же случае, как это привелось нам, все поиски останутся тщетными. Этим обстоятельством объясняется также, почему здешние священники не охотно желают занять место при кладбищенской церкви, не приносящей им почти никакого дохода.

Магометанское кладбище не обширнее христианского, но наружный вид его лучше последнего, потому что оно обнесено высоким, новым, каменным забором. Тут хоронят татар, башкир, киргизов, бухарцев и др. магометан, умирающих в Оренбурге. Покойника, обыкновенно, одевают в лучшее платье и укутывают в холст. Тат как гробов не употребляется, то могильную яму устраивают таким образом, чтобы земля не давила покойника. Для этого покрывают ее накатником, который сверху засыпают землею, или в боку ямы делают особое углубление, где мог бы свободно поместиться труп.

От кладбищ перейдем к оренбургским празднествам. Главные годовые праздники и высокоторжественные дни, празднуемые на всей Руси, сопровождаются здесь, кроме божественной службы во всех церквах, божественною литургиею и молебствием, при многочисленном собрании духовенства, военных и гражданских чинов: зимою — в Введенском кафедральном соборе, летом — в соборе Преображенском. В обоих случаях божественную службу отправляет здешний архиерей, епископ оренбургский и уральский (ныне преосвященный Варлаам).

Оба собора, своею обширностью, чистотою и красотою внутреннего убранства, вполне соответствуют этим целям. Благолепие архиерейского служения, хороший протодьякон, искусно составленный хор певчих и парадные одежды присутствующих дополняют торжественный вид. После молебствия бывает обыкновенно церковный парад от местных войск (линейных и казачьих пеших батальонов), а в требуемых случаях производится пушечная пальба из орудий местной артиллерии.

Но говоря об оренбургских празднествах, нельзя умолчать о бываемых здесь ежегодно: встрече и проводах чудотворной иконы Табынской Божией матери. Это особый оренбургский праздник. Св. икона приносится сюда ежегодно летом из Табынска (Стерлитамакского уезда, 270 верст от Оренбурга) и остается здесь целый месяц, в течение которого переносится из церкви в церковь, начиная и оканчивая Введенским собором, откуда, напутствуемая архиереем, сопровождается в обратный путь.

При встрече и провожании иконы делается, по принятому обычаю, особый наряд от войск, в полной парадной форме, а о многочисленном собрании народа и говорить нечего: тут бывает не только все население Оренбурга, но множество всякого звания иногородцев, сопутствующих иконе издалека.

Икона эта особенно почитается во всем оренбургском крае, — и с ранней весны до осени путешествует по городам и селам, всегда сопровождаемая густою массою богомольцев. Недавнее чудо, совершенное ею — прозрение слепой казачки в 1863 году, жительницы (поныне здравствующей) Новой слободки Оренбурга, строго исследованное и признанное Св. Синодом, еще более возвысило святость этой иконы в глазах оренбуржцев. Если не ошибаемся, то в «Православном обозрении» за 1863 год подробно изложены все обстоятельства чудотворного исцеления слепой казачки.

Изредка бывают также в Оренбурге празднества в честь успехов победоносного оружия нашего на отдаленной среднеазиатской границе. Оренбург, как главный правительственный и ближайший русский центр края, обыкновенно первый празднует эти события, в тоже время сообщая о своей радости всей России.

Так, например, в прошлом году, когда были привезены в Оренбург трофеи, отбитые под Ташкентом, и получено было разрешение поставить их в Военно-Петропавловской церкви, церемониал внесения этих трофеев (знамен) во храм был торжествен и многолюден.

Процессия от генерал-губернаторского дома шествовала по Большой улице, сопровождаемая высшими лицами, .войсками и народом. Знамена везли казачьи урядники, преимущественно георгиевские кавалеры, по два в ряд, а для встречи их вытянут был шпалерами, от так называемого въезда (на конце Большой улицы) Военно-Петропавловской церкви и мимо сей последней, по Петропавловской улице, казачий № 4 пеший батальон. Знамена сделаны из дорогих азиатских материй, с черными и белыми конскими хвостами, наподобие турецких бунчуков.

— Как же это, Фатеев, – спрашивал молодой казак своего старика-сослуживца, с конскими хвостами, таперича, и в храм Божий?… Аль, ничего?…

— Да тебя вот не спросили, – отвечал, с усмешкою, седоусый ветеран. – Какие тут конские хвосты? Знамя, значит, облитое святою кровью — святое дело! Где ж его и поставить, как не в церкви?

— Но ведь они басурманские…

— Были, да не теперь… Теперь наши!… Вот, тепереча, в Петербурге, али в Москве, сколько там всяких разных знамен французских, турецких, персидских — все по церквам. Уж так стало быть нужно.

— Так-с! – проговорил в раздумье молодой казак,- по-видимому, не совсем довольный ответом старого служаки. Он кажется хотел еще «возражать, на процессия появилась уже в виду фронта,—и затем раздавшаяся команда: «смирно!» сковала его совершенно.

В заключение этого письма скажем, что Оренбург с не меньшим энтузиазмом, чем прочие города России, встретил радостную весть о чудесном спасении обожаемого Государя от убийцы. Вознеся теплое благодарственное молебствие Царю Царей, отвратившему дерзновенную руку, оренбургские граждане приветствовали Монарха-освободителя всеподданнейшею телеграммою, а виновника общей радости — Осипа Ивановича Комиссарова-Костромского, как уже известно читателям из газет, единодушно избрали почетным гражданином города Оренбурга.

Источник:  Михайлов М. — “Оренбургские письма для желающих ознакомиться с Оренбургом, Орском, Троицком, фортом Александровским и дорогою через Киргизскую степь до форта № 1”, 1866 год, стр. 14-76

© 2019, «Бердская слобода», Лукьянов Сергей